Книга еп. Василия Кинешемского «Беседы на евангелие от Марка»

НА главную

 

…Назад                             Далее                             

 

 

 

 

Люди религиозной веры имеют опору не в себе, но в Боге. Эта опора для них абсолютна и не допускает никаких сомнений. Если даже их деятельность кончится для них са­мих катастрофой, они ничуть не унывают, ибо они не ищут своего благополучия, а только исполнения предначертаний Божиих, и раз это направление добросовестно выдержано, все остальное, в том числе и личное благо, уже почти безраз­лично. Сознание честно выдержанной борьбы лучше победы.

В этом заключается причина душевного покоя верующего человека, и это придает ему силу необычайную.

Хотя бы не расцвела смоковница, — восклицает пророк Аввакум, — и не было плода на виноградных лозах, и мас­лина изменила, и нива не дала пищи, хотя бы не стало овец в загоне и рогатого скота в стойлах, — но и тогда я буду радоваться о Господе и веселиться о Боге спасения мо­его. Господь Бог — сила моя (Авв. III, 17-19).

Это — голос верующего человека.

Господь Бог — сила моя, и я спокоен. Я знаю, что нет в мире другой силы выше этой, и ничто не может нарушить Его предначертаний. В то же время я знаю, что предначерта­ния Его благи, ибо Господь всем человеком хощет "спастися, и в разум истины прийти", — и я спокоен. Я  знаю, что Гос­подь ведет меня Своим путем, что Всемогущая рука Его все­гда на мне и управляет моею жизнью, что Всевидящее око Его призирает на все мелочи, встречающиеся на моем пути, и что бы ни было — радости или горе, удача или несчастье, успех или гонение, скорбь или наслаждение, приятное или горькое — все это одинаково определяется волею Создателя и посылается мне для испытания, для вразумления, для обо­дрения, для укрепления. Я знаю, что все это мне нужно, -и я спокоен.

Пусть над головой сгущаются грозные тучи бедствий, пусть по навету вражию поднимаются передо мною призра­ки, наводящие страх, пусть страдания и лишения томят меня, грозя смертью, — я знаю, что весь мир, все силы и все стихии в руке Божией, что Господь силен спасти меня от всех испытаний, что стоит Ему захотеть, и развеются тучи горя, как ночной туман, гонимый утренним ветром, и снова проглянет солнце радости и счастья... И я спокоен.

Пусть долги и томительны страдания, пусть кажется по­рой, что им нет конца и что умрешь раньше, чем увидишь просвет, — я знаю, что и в этом кроются высшие цели, что и это нужно для планов Творца и Промыслителя, "вся по­спешествующего во благое", и что "многи скорби праведным, и от всех их избавит я Господь". И я спокоен.

Таково настроение веры.

,    На чем же основывается эта уверенность и это спокой­ствие?

На фактах опыта. Мы знаем много примеров, когда Гос­подь защищал, сохранял и спасал уповающих на Него и ве­рующих в Него в самые критические минуты.

Уже в Ветхом Завете, когда Господь избрал народ Свой Израиля, чтобы устроить в нем спасение миру, Он постоянно являл ему чудесным образом Свое покровительство и защи­ту, чтобы знал грядущий род, дети, которые родятся... воз­лагать надежду свою на Бога и не забывать дел Божиих, и хранить заповеди Его (Псал. LХХVП, 6-7).

Когда народ Еврейский томился и страдал в Египте и фа­раон Египетский не хотел отпустить его, несмотря на реши­тельные требования Моисея и Аарона, тогда Бог сотворил в Египте знамения Свои и чудеса Свои на поле Цоан; и пре­вратил реки их и потоки их в кровь, чтобы они не могли Пить; послал на них насекомых, чтобы, жалили их, и жаб, чтобы губили их; земные произрастения их отдал гусенице и труд их — саранче; виноград их побил градом и сикоморы их — льдом; скот их предал граду и стада их — молниям; послал на них пламень гнева Своего, и негодование, и ярость и бедствие, посольство злых ангелов; уравнял стезю гневу Своему, не охранял души, их от смерти, и скот их предал моровой язве; поразил всякого первенца в Египте, начатки сил в шатрах Хамовых (Псал. LХХVII, 43-51).

После этих казней Фараон отпустил народ Израиля, но сейчас же пожалел о своей уступчивости и с военными ко­лесницами погнался за евреями, чтобы вернуть их назад. Тогда совершилось великое чудо всемогущества Божия: Гос­подь чудесным образом перевел народ Свой через Чермное море, а когда бросились за ним в погоню Египтяне, тогда вода возвратилась и покрыла колесницы и всадников всего войска фараонова, вошедших за ними в море; не осталось ни одного из них. А сыны Израилевы прошли по суше среди моря: воды [были] им стеною по правую и [стеною] по ле­вую сторону. И избавил Господь в день тот Израильтян из рук Египтян, и увидели [сыны] Израилевы Египтян мерт­выми на берегу моря. И увидели Израильтяне руку великую,

которую явил Господь над Египтянами, и убоялся народ Господа и поверил Господу (Исх. XIV, 28-31).

В течение сорокалетнего странствования евреев по пусты­не Господь постоянно охранял избранный народ Свой от опасностей и лишений всякого рода, хотя часто неблагодар­ны и вероломны были сыны Израилевы. Когда пришли они в бесплодную пустыню Син, возроптал малодушный народ, ибо казалось, что в этой песчаной, выжженой солнцем пус­тыне голодная смерть неизбежна. И сказал Господь Моисею, говоря: Я услышал ропот сынов Израилевых; скажи им: ве­чером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом — и узнаете, что Я Господь, Бог ваш. Вечером налетели перепе лы и покрыли стан, а поутру лежала роса около стана; роса поднялась, и вот, на поверхности пустыни нечто мелкое, кру-повидное, мелкое, как иней на земле. И увидели сыны Израи­левы и говорили друг другу: что это? Ибо не знали, что это. И Моисей сказал им: это хлеб, который Господь дал вам в пищу... И нарек дом Израилев хлебу тому имя: манна; она была, как кориандровое семя, белая, вкусом же как лепешка с медом... Сыны Израилевы ели манну сорок лет, д()коле не при­шли в землю обитаемую; манну ели они, доколе не пришли к пределам земли Ханаанской (Исх. XVI, 11-15, 31, 36).

В Рефидиме не было воды пить народу. И укорял народ Моисея, и говорили: дайте нам воды пить... Моисей возопил к Господу и сказал: что мне делать с народом сим?.. И сказал Господь Моисею: пройди перед народом, и возьми с собою неко­торых из старейшин Израильских, и жезл твой, которым ты ударил по воде, возьми в руку твою, и пойди; вот, Я стану пред тобою там на скале в Хориве, и ты ударишь в скалу, и пойдет из нее вода, и будет пить народ. И сделал так Мои­сей в глазах старейшин Израильских (Исх. XVII, 1-2, 4-6).

В вооруженных столкновениях с кочевыми народностями пустыни Господь неизменно помогал народу Своему и давал ему победу за исключением тех случаев, когда евреи вступа­ли в сражение вопреки воле Божией.

Даже несчастья, как, например, болезни, ядовитые змеи и т.п..посылались для вразумления и для пользы непокорно­го народа. Так воспитывал Господь народ Свой рукою Своею крепкою и мышцею высокою.

Вот другой поразительный рассказ той же ветхозаветной истории о том, как Господь хранит Своих угодников. Когда пророк Даниил убил дракона, почитавшегося бо­гом в Вавилоне, Вавилоняне вознегодовали и настояли на том, чтобы пророк был брошей в ров львиный. ...Он пробыл там шесть дней. Во рве было семь львов, и давалось им каждый день по два тела и по две овцы; в это время им не давали их, чтобы они съели Даниила. Был в Иудее пророк Аввакум, который, сварив похлебку и накрошив хлеба в блюдо, шел на поле, чтобы отнести это жнецам. Но Ангел Господень сказал Аввакуму: отнеси этот обед, который у тебя, в Вавилон к Даниилу, в ров львиный. Аввакум сказал: господин! Вавилона я никогда не видал и рва не знаю. Тогда Ангел Господень взял его за темя и, подняв его за волосы го­ловы его, поставил его в Вавилоне над рвом силою духа сво­его. И воззвал Аввакум и сказал: Даниил! Даниил! возьми обед, который Бог послал тебе. Даниил сказал: вспомнил Ты обо мне. Боже, и не оставил любящих Тебя. И встал Да­ниил и ел; Ангел же Божий мгновенно поставил Аввакума на его место. В седьмой день пришел царь, чтобы поскор­беть о Данииле и, подойдя ко рву, взглянул в него, и вот, Даниил сидел. И воскликнул царь громким голосом, и ска­зал: велик Ты, Господь Бог Даниилов, и нет иного кроме Тебя! И приказал вынуть Даниила, а виновников его погуб-ления бросить в ров, — и они тотчас были съедены в при­сутствии его (Дан. XIV, 31-42).

Много подобных случаев чудесного покровительства Бо-жия мы находим в житиях Святых.

Святой Поликарп Смирнский во время одного из своих миссионерских путешествий остановился однажды на ночь в незнакомой гостинице. Окончив вечернюю молитву, он уже хотел лечь в постель, но странные предчувствия овладели им. Он долго не мог заснуть, и вдруг в ночной тишине совер­шенно ясно послышался чей-то шепот: "Уйди!" Он прислу­шался — все было тихо. Не придав особенного значения та­инственному голосу, он уже готовился заснуть, как вдруг снова раздалось: "Уйди!" Он поднялся, но в комнате не было никого. Ему снова показалось, что это просто игра воображе­ния, и он лег. Уже дремота стала охватывать его, как опять тот же голос еще яснее, еще настойчивее повторил: "Уйди!" Тогда, не медля ни минуты, святой Поликарп вышел из гос­тиницы. Едва лишь он успел переступить порог, как крыша и потолок гостиницы с треском обрушились, похоронив под своими обломками всех, находившихся в доме... Господь, вечно бодрствующий над Своими избранниками, не допустил гибели святителя.

В первое время после основания Соловецкой обители, при первых ее устроителях, преподобных Зосиме и Савватии, братия часто страдала от недостатка продовольствия. Однаж­ды в зимнюю пору, когда всякое сообщение с берегом было прекращено, в обители вышел весь хлеб. Угрожал неизбеж­ный голод, и малодушные из братии начали уже роптать. Только игумен монастыря преподобный Зосима оставался спокоен. "Не смущайтесь, братия мои, — ободрял он ропщу­щих, — помните завет нашего Спасителя: не пецытеся на утрей... Ищите же прежде всего Царства Божия и правды Его, и все прочее приложится вам. Твердое упование препо­добного не обмануло его. Вечером того же дня в монастырь пришли, неизвестно откуда, два незнакомца и принесли с со­бой корзины с хлебом, мукой и маслом. Отдав свое приноше­ние, они тотчас же удалились, и никто не видел, куда они направились и каким образом попали на недоступный в зим­нее время остров.

В страшное время татарских погромов жители русских областей обыкновенно уходили в недоступные леса. В одной толпе таких беглецов, спасавшихся от татар из нижегородс­ких пределов, находился преподобный Макарий Желтоводс-кий, или Унженский. Среди беглецов было много женщин и детей, которые едва выдерживали тяжесть пути по бездоро­жью лесных чащоб, почти без запасов продовольствия. Ужас надвигавшегося татарского нашествия, страх лесных зверей, полная безнадежность в будущем, неизвестность пути, мрак почти непроходимых вековых Лесов — все это создавало гне­тущую обстановку, вызывавшую уныние даже в мужествен­ных сердцах. Но всех утешал и успокаивал преподобный Ма­карий, полный глубокой веры и безграничного упования на помощь Божию. "Не скорбите, братия, — говорил он, — Бог, выведший Израиля из Египта и препитавший его сорок лет в пустыне манною, силен и вас препитать и спасти..." И действительно: никто из беглецов, сопровождавших препо­добного Макария, не умер, никто не отстал и не потерялся в лесной чаще. Все достигли безопасного убежища, даже дети. Вот эти-то бесчисленные факты покровительства и Про­мысла Божия и создают в душе верующего то спокойствие, которое чувствует человек на берегу бушующей реки. Перед ним кипящая и клокочущая бездна людских страстей, бешено несущийся, сокрушительный поток житейской борьбы, капризный водоворот событий, но все это проносится мимо него, не возбуждая в нем ни страха, ни беспокойства. Он со­знает под собой твердую почву веры, чувствует себя в безо­пасном убежище, ибо знает, что и волос с головы его не про­падет без воли Отца Небесного (Лк. XXI, 18). Эта уверен­ность "бывает еще сильнее, когда в своей личной жизни чело­век чувствует эту властную руку Промысла.

Таким образом, чтобы приобрести спокойствие духа, это необходимое условие духовной силы, нужно ощущение Про­мысла в жизни.

Как достигнуть этого?

О различных способах возбуждения и укрепления веры мы уже говорили в прежних беседах. Здесь речь идет глав­ным образом о той стороне веры, которую можно определить как доверие. Христианин должен не только верить в Бога, но и верить Богу, то есть не только признавать мысленно су­ществование Бога, но и опытно ощущать, что Господь, буду­чи близок к нему лично, даст ему все необходимое для жиз­ни и для спасения, или, как говорит, о. Иоанн Кронштадтс­кий: "Неукоснительно веруй и надейся от Господа получить все благое к созиданию ближнего или вся, яже ко спасе­нию". Не задумывайся и не усомнись ни на мгновение в воз­можности получить просимое. "Вся возможна Господу, и вся возможна верующему, и упование не посрамит".

Для того, чтобы в душе родилось и созрело это чувство доверия, нужно только одно: Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит... Покорись Господу и надей­ся на Него (Псал. XXXVI, 5, 7).

Это значит: в выборе пути или главного дела твоей жиз­ни оставь в стороне личные твои желания и иди тем путем, на который поставил тебя Господь, заботясь лишь об одном, чтобы не уклониться от воли Его, ясно выраженной в запо­ведях.

Существуют два противоположных взгляда на жизнь. По мнению материалистов, жизнь — это сцепление простых случайностей, игра стихий, вихрь, крутящий людей, как пылинки, где нет ни плана, ни определенных целей. Жизнь — бессмыслица. Где и в каких сочетаниях окажутся эти крутя­щиеся пылинки, когда пронесется ураган, никто этого не знает. Все определяет слепой случай. Если принять эту теорию, то, конечно, в жизни не долж­но быть никакого определенного и разумного руководства, но, с другой стороны, ясно, что и человек не может в этом случае управлять жизнью. Пылинки не могут управлять вет­ром. Можно подставить правый или левый бок под удары урагана, но управлять им, изменить направление жизни мы бессильны. Тем более странны претензии материалистов при таких воззрениях воображать себя царями жизни. "Мы пост­роим счастье жизни", — говорят они. Но как это возможно, если сами они являются лишь игрушкой капризного и из­менчивого вихря?

Но есть и другой взгляд: жизнь совсем не бессмыслица, но масштаб ее деятельности и длительности ее процессов на­столько велики, что человек часто не может охватить их рассудком, не может проследить их внутреннего единого на­правления и логической связи и потому не понимает смысла жизни, то есть той конечной цели, к которой она движется и для достижения которой приспособлены все законы, уп­равляющие ее течением. Но эта конечная цель, несомненно, существует, и вся жизнь есть не что иное, как кипучая, не­утомимая, непрерывная работа на постройке грандиозного, ве­ликого здания счастья человека в единений с Богом. Говоря ре­лигиозными терминами, жизнь есть созидание Царства Божия.

В этой кипучей работе заняты миллионы людей, и если мы не хотим остаться праздными зрителями, но желаем при­нять в ней разумное участие, то мы должны всецело подчи­ниться воле Великого Архитектора, управляющего стройкой. Другого выхода нет.

Люди различно относятся к этой работе. Одни, как сле­пые котята, не замечают ничего — ни системы, ни целей жизни, ни самой постройки — и живут утробной жизнью, гоняясь лишь за личными выгодами и определяя всю свою деятельность интересами желудка и физического благополу­чия. Другие ничего не делают и тоже ничего не знают, но воображают, что понимают суть жизни и ее законов, и пото­му считают нужным всех учить и давать везде свои указа­ния, внося всюду невообразимую путаницу и сбивая всех с толку. Третьи, может быть, и работают, но работают бестолко­во и без плана, делают часто не то, что нужно, и, таким обра­зом, только замедляют и затрудняют общий ход постройки.

Все эти люди, собственно говоря, только мешают делу. Оттого так медленно и строится храм человеческого счастья, что приходится постоянно переделывать или исправлять их работу. Но рано или поздно храм будет построен, ибо непре­ложна воля Великого Архитектора и непреложны данные Им законы жизни, ведущие к цели, сохраняющие из челове­ческой работы лишь все ценное, нужное и сводящие к нулю все суетное и лишнее.

Сравнительно немногие работают продуктивно, подвигая вперед постройку. Это те, которые работают разумно, подчи­няясь указаниям и распоряжениям Единого Архитектора, по определенному, данному Им плану. Этот план — в воле Бо-жией. Ясно, что если мы хотим скорее привести к концу по­стройку, то способ здесь один: не мешать друг другу само­вольными беспорядочными действиями, но объединить раз­розненные усилия, работая по одному плану, то есть всецело подчинясь воле Божией.

В средние века в Германии, когда строились громадные готические соборы, архитектурный план здания разрезался обыкновенно на отдельные квадраты, и эти квадраты разда­вались десятникам, заведовавшим рабочими. Каждый из них обязан был выполнить свою часть постройки по данному квадрату и должен был строго и точно сообразовываться с планом, иначе сооруженная им часть здания никоим образом не совпала бы с общим планом и испортила бы всю построй­ку. Так и в нашей жизни. На долю каждого из нас выпадает выполнение известной части плана в постройке Царства Бо­жия. У каждого в руках квадрат, определяющий его место и его дело. Ясно, что отказываться от своего квадрата и хва­таться за другое дело — значит вносить расстройство в об­щий ход работы. Каждый здесь на счету, каждый нужен на своем месте, каждое дело одинаково важно -- скучное или увлекательное, высокое или низкое, грубое или тонкое, но необходим порядок. Вот твое место — лестница: двенадцать ступеней вверх, двенадцать ступеней вниз, и твое дело — всю жизнь носить кирпичи по этим ступеням... А ты тянешься расписывать плафоны! Знаешь ли ты, что твою ляпню при­дется замазывать, а твое прямое дело делать другому?

Вот почему необходимо предать себя всецело в волю Бо-жию, отказаться от личных желаний при выборе жизненно­го пути и взять то дело, на которое зовет тебя Господь.

Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совер­шит... Покорись Господу и надейся на Него.

Когда человек сумеет это сделать и скажет: "Вот жизнь моя пред Тобою, Господи! Ты дал мне ее, Ты и возьми ее и делай с ней все, что Ты хочешь, Господи!" — тогда для него начинается новая, удивительная жизнь, полная чудес и глу­бокого смысла. Человек ясно начинает видеть в жизни уп­равляющую руку Божию, поддерживающую, укрепляющую, защищающую, спасающую, и эти очевидные чудеса вмеша­тельства Божия Промысла рождают твердую уверенность, что жизнь — не сон, не случай, не шутка, но серьезная пла­номерная работа, в которой он наконец нашел свое место и может работать под руководством Великого Архитектора, не сомневаясь в том, что результаты общей работы рано или по­здно будут достигнуты. И в этой уверенности великий покой и великая сила.

 

Глава XI, ст. 1-10

 

Святитель Иоанн Златоуст, объясняя значение события Входа Господня в Иерусалим, как оно изложено у евангелис­та Матфея (Мф. XXI, 1-10), говорит, что подъяремная осли­ца, которую вместе с осленком привели ученики к своему Господу, символически означала народ Иудейский. Господь не восхотел сесть на нее, давая тем понять, что избранный народ отвержен за свое неверие, что отнято от него Царство Божие и отдано народу, приносящему плоды его (Мф. XXI, 43). Моло­дой осленок, на которого никто не садился, означал, по его словам, все те новые, малоизвестные в ветхозаветной исто­рии языческие народы, которые составили на первых порах молодую Церковь Христову и приняли легкий ярем Еванге­лия. Одежда, которой покрыли апостолы осленка, означала Его учение. Таким образом, все событие отмечало коренной перелом в плане Домостроительства Божия о спасении чело­века, когда то исключительное, руководящее значение, кото­рое имел народ Израильский в Ветхом Завете, перешло от него к другим народам. Садясь на осленка, Господь показал, что Он принимает эти народы под Свое водительство.

Таково толкование события, данное святым Златоустом. Новая Церковь, включившая в себя молодые языческие на­роды, получала права гражданства в Царстве Божием. До

этих пор Господь держался того взгляда, что надо прежде насы­титься детям, ибо нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам (Мк. VII, 27). Так как в семью языческих народов, со­ставивших Новозаветную Церковь, входил и русский народ, позднее других принявший христианство, то ясно, какое ве­ликое значение имеет вход Господень в Иерусалим и для нас, русских.

Но оставляя в стороне символику события, надо сказать, что в простом своем историческом смысле оно имеет великое значение. Это высшая точка славы, до которой поднялась жизнь Спасителя, чтобы сейчас же после этого закончиться кровавой развязкой. Никогда еще звезда земного величия скромного Галилейского Пророка не сияла так ярко! Никог­да еще Его имя не произносилось с таким восторгом и на­деждой тысячами уст. Никогда еще не окружала Его столь многочисленная толпа, готовая склониться перед Ним и идти по первому Его призыву, куда Ему угодно... Весь Иеру­салим пришел в движение (Мф. XXI, 10).

Господь не уклоняется на этот раз от славы и от бурных выражений восторга и почтения. Обыкновенно Он избегал шума и людской молвы и никогда не искал почестей и пре­клонения народа, так как это было совершенно не нужно для Его дела. Но в этот раз Он не останавливает ликующих восклицаний и, когда взбешенные фарисеи требуют от Него, чтобы Он запретил ученикам песнь славословия, Господь от­вечает: сказываю вам, что если они умолкнут, то камни во зопиют (Лк. XIX, 40).

Ясно, что у Него имеется какая-то Своя особая цель, по­чему Он допускает это триумфальное шествие, и в последнем нельзя видеть лишь случайное проявление накопившегося и рвущегося наружу народного чувства.

Мы можем догадываться об этой цели по тем словам Спа­сителя, которые в этот момент были обращены Им к Иеруса­лиму и которые сохранены у евангелиста Луки.

Смотря на город, Он заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твое му! Но это сокрыто ныне от глаз твоих, ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окру­жат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и по­бьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего (Лк. XIX, 42-44).

Торжественный Вход Господень в Иерусалим — это пос­леднее предостережение нечестивому городу. Сколько раз Господь проповедовал на его стогнах и в его храме! Сколько раз Иерусалимляне были свидетелями необычайной силы Его чудотворения, но жестокие сердца их не поддались обая­нию Его пленительных речей, ,не преклонились с благоговей­ным смущением пред Его мощью, не узнали в Нем Мессию. Теперь, въезжая в город со славою, окруженный ликующей толпой, Господь снова хочет привлечь к Себе внимание его обитателей, прояснить их очи, которые, видя, не видели, на­помнить им известное пророчество пророка Захарии: Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: се Царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, крот­кий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной (Зах. IX, 9).

Увы! Все было напрасно! И в этот раз Иерусалим не узнал времени посещения своего, не узнал, что служило к миру его!

Не смягчились жестоковыйные сердца, и Иерусалимляне первые приняли участие в самом ужасном преступлении, когда-либо совершившемся в истории мира, — в распятии Господа.

Предупреждение не было понято и не подействовало, и несколько времени спустя исполнилось грозное пророчество Спасителя: город был разрушен до основания.

С другой стороны, в торжественном Входе Господнем в Иерусалим есть еще одна черта, несомненно не случайная, указывающая на особую цель этого события.

Господь вступает в город, окруженный бесчисленной тол­пой, среди радостных криков и общего энтузиазма. Дорогу перед Ним устилают одеждами, под ноги осла бросают паль­мовые ветви. Со всех сторон несутся восклицания радости и восторга: осанна! благословен Грядущий во имя Господне! Все это так напоминает триумфальное шествие и в то же время так отлично от обычных триумфов полководцев и ве­ликих завоевателей.

Когда римский военачальник возвращался после победы над неприятелем в вечный город, он ехал обычно на раззо­лоченной колеснице, запряженной четверкой белых кровных лошадей; над его головой статуя победы простирала золотой венок; кругом гремела музыка возвращавшихся с ним пол­ков, а впереди вели толпы пленных и несли военную добычу.

Как мало похож был на гордую фигуру римского импера­тора смиренный и кроткий Спаситель верхом на маленьком ослике, семенившем по каменным плитам иерусалимской мостовой и странно дисгармонировавшем с тем ореолом сла­вы, которым народное ликование окружило в эту минуту Ве­ликого Пророка. На ослах, обыкновенно, ездили крестьяне в город, на базар, и, конечно, намеренно приказал Господь Сво­им ученикам привести Ему осла для торжественного въезда:

Верхом на осле, в простом хитоне и плаще, без блестя­щих воинских доспехов, без победного венка на голове Спа­ситель казался воплощением мира и кротости. В этой карти­не не было ничего воинственного, ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало военные триумфы римских полко­водцев. Для каждого непредубежденного взора было совер­шенно ясно, что этот Пророк из Галилеи никогда не будет тем блестящим, могучим завоевателем, каким воображение евреев рисовало себе будущего Мессию. Несомненно, эту мысль и хотел внушить Господь. Его шествие было полно славы и величия. Но то был блеск нравственного величия, а не земного суетного великолепия. Господь всю жизнь борол­ся с этим предрассудком, прочно укоренившимся в сознании народа и даже его собственных учеников, представлявших Мессию не иначе как земным царем вроде Соломона или Да­вида, но более блестящим и могучим. Теперь Он снова дает Своим последователям наглядный урок того, что Царство Его не царство внешнего великолепия, подобное всем цар­ствам мира сего, но Царство чисто духовное, великое своей внутренней красотой и святостью. К сожалению, толпа и те­перь не понимает этого урока и, ослепленная предрассудка­ми национальной гордости, готова и в смиренном Равви из Назарета, едущем верхом на ослике, видеть будущего слав­ного царя, не замечая всей несообразности своих ожиданий с Его внешним видом. Она уже готова провозгласить Его ца­рем и, предполагая, что наконец сбываются ее давнишние упования, как безумная, кричит: благословенно грядущее во имя Господа царство отца нашего Давида! осанна в вышних!

Но грустен лик Спасителя, и в очах Его — слезы. Он со­вершенно одинок со Своими мыслями. Его никто в толпе не понимает, не понимают даже Его ближайшие ученики, увле­ченные общим энтузиазмом. Все ждут от Него, что Он объя­вит Себя царем, станет во главе израильских полков и пове­дет их славным путем побед к свержению ненавистного рим-

ского ига, к независимости, к власти. Но Он знает, что на­прасно ждут этого от Него, что Он не может им этого дать, что не для того Он пришел, что это то же самое искушение, которым когда-то на первых порах Его служения пытался прельстить Его диавол, что если бы толпа знала это и не об­манывалась в своих тщетных надеждах, она была бы уме­реннее в проявлении своих восторгов. Он знает, что пройдет немного дней, и эта самая толпа отвернется от Него как от обманщика за то, что Он не оправдал ее ожиданий, и хотя Он ничего им не обещал и даже не раз старался вывести из заблуждения, доказывая суетность их надежд, они все же возненавидят Его за свое разочарование, и те самые люди, которые сейчас с таким восторгом кричат: "Осанна!"—через несколько дней будут яростно вопить: "Распни Его!"

Вот почему грустен лик Господа Иисуса Христа.

Какая, в самом деле, резкая перемена! Вот они, эти люди, готовые, кажется, жизнь отдать за своего возлюблен­ного пророка... Их голоса охрипли от криков ликования, глаза горят восторгом, тысячи пальмовых ветвей колышутся в их руках, поднимаясь и опускаясь, точно лес в бурю, цвет­ные одежды развеваются в воздухе яркими пятнами... Это страстная, возбужденная восточная толпа нашла своего ге­роя!.. Несколько дней спустя картина резко меняется: те же лица, но озлобленные; глаза, горящие ненавистью; тысячи рук со сжатыми кулаками, с угрозой поднятые кверху; про­клятья и богохульства на устах... А перед ними все Тот же спокойный, великий в Своей кротости Спаситель, в сердце Которого и их восторг, и их ненависть встречают только скорбь и сострадание.

Толпа непостоянна, и многие из людей, несомненно быв­ших когда-то слушателями и учениками Господа, с увлече­нием внимавших Ему и готовых идти за ним всюду, измени­ли Ему и лишились венца вечного блаженства. Им не хвати­ло постоянства.

В этом для нас большой урок, особенно для начинающих путь христианской жизни. Непостоянство, кажется, один из смертных грехов русской натуры. Мы легко увлекаемся вся­кой новинкой, с восторгом бросаемся на каждое новое дело, особенно если оно имеет печать идейности, но эти увлече­ния так же скоро остывают, как и появляются. Первые же препятствия охлаждают наш пыл, напряжение воли скоро утомляет, и перед длинным путем, на котором виден бесконечный ряд трудностей, нами овладевает уныние. Даже не пытаясь бороться, мы безнадежно опускаем руки.

Особенно гибельно сказывается это отсутствие постоян­ства в духовной жизни. Сколько молодых людей погибло для Христа от недостатка выдержки! Сначала, когда в сумер­ках обывательского религиозного неведения перед ними ос­лепительно ярко блеснет свет евангельской истины, они не могут противиться, ибо сознанной истине нельзя противить­ся. С увлечением отдаются они новой жизни, где все так ра­дует, так глубоко чувствуется и так много говорит сердцу. В них на первых порах так много усердия, которое почти все­гда переходит в порыв к подвижничеству. Обыкновенные формы служения Богу, не требующие большого напряжения, кажутся им слишком слабыми и недостаточно быстро веду­щими к цели, и они нагружают себя обыкновенно самоволь­но бесконечными правилами поста, молитвы, поклонов и других подвигов аскетической жизни. Увы! Чем больше бе­рут они на себя, тем скорее утомляются, и чем сильнее увле­чение первого порыва, тем скорее сказывается недостаток постоянства. Через несколько месяцев они идут уже только по инерции, чувствуют себя какими-то растерянными, как будто результаты их усердия не соответствуют их ожидани­ям, и холод первого разочарования и недоумений уже закра­дывается в душу. Мало-помалу назревает первое роковое со­мнение, правилен ли избранный путь, и, чувствуя себя в своем усердии правыми, они пытаются объяснить свою не­удачу и неудовлетворенность не неумением приняться за дело, а объективными причинами, им начинает казаться, что они обмануты. Это уже шаг к неверию и, идя дальше этим путем, не имея ни силы, ни умения бороться с нашеп­тываниями искусителя, они наконец отрекаются совершенно от пути духовной жизни и резко переходят в стан врагов Евангелия. И бывает для человека последнее горше первого неведения.

Быть может, подробности этого процесса и не всегда оди­наковы, но как бы то ни было, это непостоянство, это неуме­ние сдержать свое нетерпение и печальная способность под­даваться быстро духу разочарования и уныния похищают множество жертв, особенно среди молодежи. Если бы можно было мистическим взором окинуть мировое поле духовной борьбы, оно представилось бы нам как кладбище, покрытое трупами несозревших надежд и безвременно погибших увлечений.

А между тем, постоянство до конца, до смерти, необходи­мо. Недостаточно лишь вступить на христианский путь, но надо дойти до цели, и если христианская жизнь, по сравне­нию апостола Павла, представляет бег на ристалище, где все мы являемся участниками состязания, то ясно, что награду получат только те, которые добегут до конечного столба. Ат­лет, прекращающий бег на полпути, сам себя вычеркивает из списка претендентов на победный венец, и как бы быстро он ни бежал первую половину пути, это не принесет ему ни­какой пользы, это потерянный труд.

И праведник, если отступит от правды своей и будет поступать неправедно, будет делать все те мерзости, ка­кие делает беззаконник, будет ли он жив? все добрые дела его, какие он делал, не припомнятся; за беззаконие свое, ка­кое делает, и за грехи свои, в каких грешен, он умрет (Иез. XVIII, 24). Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни (Откр. II, 10) — таково основное правило духовной жизни.

Как этого достигнуть?

Мы не будем говорить здесь о настойчивости в достиже­ниях духовной жизни — о длительном напряжении воли и об упорной деятельности для преодоления встречных трудно­стей. Об этом мы уже говорили в одной из прежних бесед. Здесь речь только о постоянстве, то есть об умении сохра­нить неизменными цель и основное направление жизни до самого конца.

Само собой понятно, что исчерпывающего ответа на дан­ный вопрос дать невозможно, ибо все зависит здесь в конеч­ном итоге от воли Божией. Господь силен спасти человека в самых безнадежных обстоятельствах. Но все же можно ука­зать ряд препятствий или ложных шагов, которые, вызывая разочарование или уныние, больше всего мешают постоян­ству духовной жизни и которых поэтому надо тщательно из­бегать!

Самым обычным препятствием является здесь ложное на­правление основных упований в самом начале духовной жиз­ни. Почему толпа, готовая почти обоготворить Господа, так скоро Ему изменила? Мы уже видели, что главная причина этого разочарования заключалась в том, что от Спасителя ожидали того, чего Он не мог дать. Толпа хотела навязать Ему свою волю и свои надежды и разгневалась, когда Он не подчинился ей и пошел Своим путем. В шумных овациях, которыми она встретила Господа, выражалась не любовь лич­но к Нему и не увлечение Его учением, но надежда, что Он осуществит ее мечты и ее желания. В эту минуту ликующие люди шли за Спасителем не потому, что ценили в Нем образ высшего духовного совершенства и признавали' глубокую ис­тину Его речей, но потому что ожидали от Него удовлетворе­ния своей национальной гордости, и, когда они увидели, что обманулись в своих ожиданиях, неминуемо должна была на­ступить реакция.

Так бывает и в духовной жизни. Вступая впервые на ре­лигиозный путь, люди часто при этом ставят себе собствен­ные цели, совершенно не спрашивая себя, чего хочет от них Бог? Одни думают, что их материальное благополучие будет пользоваться покровительством Божиим, и потому его подъем пойдет успешнее. Другие мечтают о славе, почестях и влиянии в качестве религиозных деятелей. Третьи смотрят на религию как на средство сделать карьеру. Очень многие, может быть, и не подходят к религии с такими грубыми ма­териальными расчетами, но желают поскорее достигнуть святости и даже получить дар чудотворений. Во всех этих случаях религия не является целью сама по себе, а лишь средством для достижения совершенно посторонних, почти всегда эгоистических видов. Человек здесь не ищет как счас­тья преклониться пред величием Божиим с благоговением и любовью, но, строго говоря, отводит Всемогущему Творцу мира служебную, недостойную роль, требуя от Него лишь скорейшего исполнения своих желаний.

Можно с уверенностью сказать, что каждый, кто вступа­ет на путь религиозной жизни с такой предвзятой целью, никогда ничего не получит, ни до чего не дойдет и принуж­ден будет рано или поздно отказаться от этого пути, потеряв только труды и время. Более того, разочарование вызовет в нем даже вражду к Богу, а значит, поставит его в худшее положение в деле своего спасения, чем то, в котором он на­ходился раньше, до начала религиозного подвига.

Один епископ пишет по этому поводу: "Я знал многих молодых людей, которые погибли таким образом. Помню од­ного талантливого юношу, который увлекся мечтой быть епископом. Он стал бесконечно много молиться, выстаивая целые длинные ночи на правиле; наложил на себя суровый пост, но так как ему было всего 18 лет, то он скоро сообразил, что ему слишком долго придется нести такой подвиг до того момента, когда он сможет, по каноническим правилам, получить епископскую хиротонию. Его усердия хватило ров­но на полгода, а потом он стал вести рассеянную жизнь и скоро опустился на дно разврата. Знавал и другого молодого человека, который наложил на себя подвиг юродства. Но это было чисто детское увлечение: ему просто нравились те су­масбродные фокусы и нелепые, смешные выходки, которые он мог проделывать под маской юродства и которые привле­кали к нему наивное внимание простодушных богомольцев. В нем просто была затронута жилка юмориста и актера. Че­рез два года, однако, ему все это надоело, и он стал пьян­ствовать. Помню и еще одну молодую девушку из простона­родья, которая едва не уморила себя на молитвенном подви­ге, дни и ночи читая Псалтирь и кладя поклоны. Она все время металась в жажде подвига: то забивалась в сырое под­земелье под церковью, объявляла себя в затворе и питалась только хлебом и водой, то юродствовала и по неделям ничего не ела, то накладывала на себя тяжелые вериги... И все это самовольно, вопреки советам опытных старцев. С одной сто­роны, это была рисовка перед толпой, восторгавшейся ее подвигами, с другой — ее мучила самолюбивая жажда свято­сти, желание быть выше и лучше других и тайная мечта по­лучить за свои труды дар прозорливости или исцелений опять-таки с тою целью, чтобы удивлять своих почитателей. Она кончила сумасшествием".

В подвиге христианской жизни можно устоять до конца только в том случае, если человек не ищет никаких посто­ронних целей и в самой религии, в любви к Богу и в едине­нии с Ним находит свое высшее счастье. Те невероятные, на наш взгляд, подвиги, труды и лишения, которые переносили древние пустынники и мученики христианства, невозможно было бы выдержать, если бы в них самих они не находили для себя источника блаженства.

Кого бы мы ни взяли из великих светочей христианства, мы неизменно найдем, что их постоянство и твердость в слу­жении Богу обусловливались их глубокой любовью к Богу Творцу и к чистой истине Евангелия, свободной от всяких личных эгоистических побуждений.

Вот перед нами образ великого борца за православие про­тив арианской ереси, святого Афанасия, всю жизнь отдавше­го делу этой борьбы и устоявшего в ней до конца.

Еще совсем молодым человеком 29-ти лет в сане диакона Александрийской церкви он сопровождал своего епископа на Никейский собор, где выступил убежденным и красноречи­вым противником Ария, учившего о тварной природе Сына Божия. Аргументы Афанасия и его знание и понимание свя­щенного текста победили: арианство было осуждено. Но борьба только еще начиналась. Побежденные на богословс­кой почве, ариане вступили на путь закулисных происков и политических интриг. Они добились от императора Констан­тина указа о принятии их в общение с Православной церко­вью во имя мира церковного. Афанасий, ставший за это вре­мя уже Александрийским епископом, не подчинился этому указу, считая его канонически неправильным, и был немед­ленно сослан императором во Францию. Это было его первое изгнание. При сыновьях Константина он вернулся на свою епископию. Но на Александрийскую кафедру уже был на­значен арианин Григорий, который вступил в город с воен­ным отрядом. Афанасий принужден был бежать в Рим. Вод­воренный вскоре после этого опять в Александрии, он про­должал вызывать ненависть ариан своей энергичной защи­той православия. Велено было удалить его силою, причем он едва избег смерти. Афанасий бежал в Египетские пустыни, где с любовью был принят скитскими иноками. За его голо­ву была назначена премия, а он из своего уединения рассы­лал повсюду послания в защиту Божества Господа. Из Егип­та он снова вернулся в Александрию к великой радости вер­ных сынов Православной церкви, но при Юлиане Отступни­ке издан был новый эдикт: гнать Афанасия везде, где только можно. "Не смущайтесь, дети, - - говорил святитель, снова отправляясь в изгнание, — это только облачко... Оно скоро пройдет!" Действительно, Юлиан скоро был убит, и Афана­сий вернулся. Но при императоре Валенте он снова должен был бежать. Только последние годы его жизни прошли срав­нительно спокойно, но как много пришлось ему вытерпеть! И ничто не могло сокрушить его постоянства и непоколеби­мой преданности православию. Этот человек любил всей ду­шой Бога и истину, и только им служил он самоотверженно. В этом заключалась тайна его силы и его верности.

Другое обязательное условие постоянства христианской жизни — это твердая вера в силу и конечное торжество доб­ра как в личной, так и в общественной жизни.

Не веря в победу добра, нельзя вообще сделать ни одного шага в духовной жизни, и всякое доброделание в любой его форме становится при этом бесцельным и бессмысленным. Это не значит, конечно, что победы этой мы должны ожи­дать еще при нашей жизни. Нет, это может произойти в от­даленном будущем, но твердо держаться намеченного пути и в случае необходимости принести себя в жертву можно толь­ко при непоколебимой уверенности в конечном успехе своей деятельности.

А все пророки Ветхого Завета, из которых лишь немно­гие умерли своей естественной смертью? Разве не горячая вера в добро и его конечную победу звучит в их страстных обличительных речах? И разве не любовь к правде заставля­ла их пренебрегать всеми опасностями и идти почти на вер­ную смерть от руки разгневанных соотечественников, кото­рых они обличали?

Но как может явиться эта уверенность в торжестве доб­ра, если жизнь дает столько противоположных примеров -победы зла над добром?

В мире существуют две категории сил — положитель­ных, творческих и отрицательных, разрушительных. Силы разрушительные отличаются бурным, эффектным характе­ром, и поэтому действие их особенно заметно и производит сильное впечатление стихийной мощи и непобедимости. Зем­летрясения, извержения вулканов, бури, тайфуны, смерчи — все эти грозные явления природы поражают воображение зрителя своей сказочной силой. Но в действительности это впечатление бывает, как правило, преувеличено, и, когда гроза пройдет, почти всегда оказывается, что результаты ее разрушительного Действия не так велики, как можно было бы предполагать по ее шумному эффекту. Кроме того, все разрушительные силы действуют кратковременно, и нарушен­ное ими равновесие природы скоро восстанавливается. Наряду с этими разрушительными силами существуют силы положи­тельные, созидательные. Они тихи, молчаливы, почти не­заметны, но непреодолимы в своем действии. Все величай­шие силы природы — сила тяготения, сила солнечного теп­ла и света, сила органического роста и т. д. — действуют бесшумно, без видимых внезапных эффектов, но непрерыв­но, неуклонно, непобедимо. В столкновениях с разруши­тельными силами перевес в общей экономии жизни всегда остается за ними. Вулканические извержения могут выбрасов все это падает обратно вниз, побежденное силою тяготе­ния земли.

То же самое происходит и в духовном мире. И здесь раз­рушительные силы более бурны и эффектны по своим прояв­лениям, и порой кажется, что они побеждают добро. Но это преобладание лишь временное, и тихие, спокойные силы добра — кротость, смирение, любовь, терпение, действую­щие незаметно, но непрерывно и верно, — в конечном итоге мировой жизни все-таки окажутся победителями. Вот поче­му такие тихие силы и ценятся в христианстве как величай­шие добродетели, ибо они ведут к победе христианского иде­ала добра.

Еще два совета относительно сохранения постоянства в христианском направлении жизни.

Экономьте силы, или, вернее сказать, пользуйтесь ими с разумным расчетом. Нельзя слишком перегружать и переоб­ременять себя непосильными подвигами, ибо вы не выдер­жите этого напряжения в течение долгого курса жизни. Но, с другой стороны, нельзя слишком ослаблять интенсивность духовной жизни, ибо неизбежным результатом этого всегда будет лень, апатия и постепенный упадок духовных сил. Не­обходимо найти средину, или, как говорят святые отцы, идти царским путем. Чувство известного напряжения воли всегда должно быть в ощущении, но это не должно сопро­вождаться истощением духовной силы. А для того, чтобы найти этот средний, или царский, путь, необходима та доб­родетель, которая в аскетике называется рассуждением.

Наконец, что бы с вами ни случилось, какие бы опасно­сти ни встречались на вашем пути, какие бы нравственные падения ни пришлось вам пережить - - не выпускайте из рук ризы Христовой, держитесь неуклонно одного направ­ления, ведите свою линию следования за Христом. Падения неизбежны, но важно для человека не выпустить из рук ризы Господней, не потерять с Ним связи, ибо тогдп все по­правимо.

Будьте как дитя, которое цепко держится за платье мате­ри. Пусть вы споткнулись, упали, выпачкались в грязи гре­ха и житейской тины - - в этом нет еще неминуемой гибе­ли... Вставайте и идите дальше, может быть, со слезами, с глубокой грустью о падении, но не выпускайте из рук ризы Христовой!

 

Глава XI, ст. 11-14, 20-26.

 

Рассказ Евангелия о смоковнице, проклятой Господом и засохшей, часто возбуждает недоумение читателей: что это значит? Чем виновато злосчастное дерево, не принесшее пло­дов? Чем объясняется эта строгая кара со стороны всегда кроткого и милостивого Спасителя?

Обычно толковники Евангелия под смоковницею разуме­ют еврейский народ и всему событию придают смысл аллего­рический. Проклятием смоковницы Господь предсказывал будущую судьбу Израиля. Лицемерный, благочестивый толь­ко по наружности, гордый своею законническою праведное-тью и точным соблюдением внешних обрядовых предписа­ний религии еврейский народ уже давно не приносил пло­дов горящего духа и истинно праведной жизни. Его благоче­стие было только показным, и в этом отношении он действи­тельно очень напоминал евангельскую смоковницу, покры­тую пышною зеленою листвой и не имеющую на себе пло­дов. Проклятие смоковницы знаменовало окончательное от­вержение Богом израильского народа и его духовную гибель. Таким образом, в этом эпизоде мы видим продолжение того же настроения Господа, когда во время торжественного вхо­да в Иерусалим Он с великой грустью смотрел на священный город, предвидя его падение и пророчествуя о нем. Прокля­тие смоковницы — то же пророчество, но выраженное в дей­ствии.

Кроме того, в этом случае впервые сказалась грозная, ка­рательная сила Господа. До сих пор Он являлся перед нами исключительно как кроткий, любвеобильный пастырь, пол­ный бесконечного милосердия и всепрощения. Но необходи­мо было показать людям, что в его руках находится власть и наказывать и что Его суд может быть не только снисходи­тельным, но строгим и справедливым. Пусть помнят об этом те, которые слишком ласкают себя надеждою на Божествен­ное всепрощение, не заботясь о собственном исправлении и не прилагая никаких усилий к тому, чтобы заслужить это прощение. Когда человек не приносит плодов покаяния и христианской жизни, подобно засохшей смоковнице, его осуждение неизбежно, и его преувеличенные, необоснованные надежды на милость Божию суть не что иное, как лжеупова­ние.

Но самое ценное для нас место данного евангельского от­рывка то, где Господь говорит о молитве и указывает условия ее действенности.

Все. чего ни будете просить в молитве, верьте, что по­лучите, — и будет вам. И когда стоите на молитве, про щайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небес­ный простил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не простит вам согрешений ваших.

. Понять всю силу и значение молитвы и научиться мо­литься так, чтобы быть услышанным, чрезвычайно важно для каждого верующего, ибо только через молитву устанав­ливается непосредственная связь человеческой души с Бо­гом, и только через эту молитвенную связь человек может получить от Бога все благодатные средства и силы, необхо­димые для спасения. Своими же слабыми силами человек возродиться и обновиться не может.

"Молитва, — говорит о. Иоанн Кронштадтский, — златая связь человека-христианина, странника и пришельца на зем­ле, с миром духовным... и паче всего с Богом — Источником жизни; от Бога изшла душа, к Богу и да грядет всегда чрез молитву.

Доколе стоим на усердной молитве, дотоле и спокойно, и тепло, и легко, и светло на душе; оттого, что тогда мы с Бо­гом и в Боге; а как с молитвы долой, так и пошли искуше­ния, разные смущения. О преблаженное время молитвы!"

Так как Господь есть единственный источник всяких благ, то, объединяясь с ним в молитве, мы и получаем от Него все блага.

"От всеблагого и великодаровитого Бога можно получить молитвою веры все духовные и необходимые вещественные блага, только бы искренно было желание этих благ и торяча молитва. И какие молитвы Церковь влагает нам в уста? Та­кие, что ими удобно можно преклонить Господа на всякую милость к нам, на всякое даяние благое.

Усердная, слезная молитва не только грехи очищает, но и телесные немощи и болезни исцеляет и все существо чело­века обновляет и, так сказать, перерождает (говорю из опыта). О, какой дар неоценный — молитва! Молитва, как внешний воздух освежает тело, так она ос­вежает душу и оживляет ее; в ней бодрее и веселее чувству­ешь себя, подобно тому, как, прогулявшись на свежем возду­хе, чувствуешь себя и физически, и душевно бодрее и свежее".

Молитва — необходимая пища души.

"Для чего нужно и дома молиться, и ходить в церковь к Богослужению? А для чего ты ешь, и пьешь, и ходишь на свежий воздух каждый день, или работаешь каждый день? Для того, чтобы поддерживать жизнь тела и укреплять его. И молиться нужно непременно для того, чтобы поддержи­вать и возбуждать жизнь души, подкреплять душу, недугую-щую грехами, очищать ее, как и пищу и питье иное ты употребляешь для очищения от вредных мокрот и нечистот. Если, поэтому, ты не молишься, то весьма неразумно и без­рассудно поступаешь...

Люди впали в безверие оттого, что потеряли совершенно дух молитвы или вовсе не имели и не имеют его, короче -оттого, что не молятся. Князю века сего простор для дей­ствия в сердцах таких людей; он господин в них. Молитвою они не испрашивали и не испрашивают себе у Господа росы благодати Божией (а только просящим и ищущим подаются дары Господни), и вот сердца, испорченные по природе, без живительной росы Духа Святого пересохли и от крайней су­хоты наконец запылали адским пламенем неверия и различ­ных страстей, и диавол знает только воспламеняет страсти, поддерживающие этот ужасный огонь, и торжествует при виде погибели несчастных душ, искупленных кровию Того, Кто попрал его державу".

Конечно, молитва разных людей по своим качествам и по своей действенности может быть чрезвычайно различна. Между молитвою школьника, просящего о благополучном исходе экзамена, и молитвою пустынника, застывшего в вос­торге таинственного созерцания и не замечающего ничего вокруг, конечно, громадная разница. Великие подвижники, прежде всего, отличались Духом горячей, пламенной молит­вы, которая у них была постоянной в силу присущего им чувства зависимости от воли Божией. Но этот дар молитвы, как и все в духовной жизни, давался им не сразу, а путем длительных усилий. Несомненно, молитва наших пастырей-молитвенников, как, например, преподобного Сергия или о, Иоанна Кронштадтского, в разные периоды их жизни была не одинакова по своей силе, и молитва детских лет, при всей своей искренности и чистоте, не имела той действенности, как в период зрелости, когда дух уже окреп в молитвенном подвиге.

Какой отсюда вывод?

Вывод тот, что в молитве надо упражняться и молитве можно учиться.

"Учитесь молиться, — говорит о. Иоанн, — принуждайте себя к молитве: сначала будет трудно, а потом, чем более бу­дете принуждать себя, тем легче будет; но сначала всегда нужно принуждать себя".

Чего же следует добиваться в молитве? Какова должна быть та молитва, к которой надо стремиться, и по каким признакам можем мы судить о достигнутых в этом отноше­нии успехов?

"Должно не только молиться, — говорит святитель Иоанн Златоуст, — но и молиться так, чтобы быть услышанным".

Таков ответ святителя на поставленный вопрос.

Когда молитва наша услышана, когда Господь внемлет нашим прошениям и исполняет их, то это и служит самым главным и, может быть, единственным признаком истинной молитвы.

Эта успешность или услышанность молитвы может про­являться двояко: во внутреннем ощущении нашем, или, как говорят, субъективно, и объективно, когда наши прошения исполняются в области внешних фактов.

Внутренние плоды истинной, услышанной молитвы, по изображению о. Иоанна Кронштадтского, таковы: "Иногда... бессильна, хладна, бесплодна бывает душа наша, как оная языческая неплодящая Церковь; но лишь напряжем сердце свое к искренней молитве к Богу, обратим мысли и сердце свое к нему с верою живою, тотчас оживет, согреется и опло­дотворится душа наша; какое вдруг спокойствие, какая лег­кость, какое умиление, какой внутренний святой огонь, ка­кие теплые слезы о грехах, какое искреннее чувство сожале­ния о том, что прогневали ими Владыку преблагого, какой свет в сердце и в уме, какой обильный поток живой воды за­струится в сердце, льющийся свободно с языка или с пера и карандаша на бумагу; пустыня душевная процветает яко крин пришествием Господа в сердце".

К сожалению, субъективное определение успешности мо­литвы не всегда бывает правильно, ибо люди неопытные час­то принимают простое нервное возбуждение и припадки сен­тиментальной слезливости за благодатные внутренние плоды молитвы.

Гораздо правильнее и безошибочнее оценка успешности молитвы по ее внешним результатам.

В книге Исход мы находим следующий эпизод:

Во время сражения Израильтян с Амаликитянами Мои­сей, Аарон и Ор взошли на вершину холма. И когда Моисей поднимал руки свои, одолевал Израиль, а когда опускал руки свои, одолевал Амалик; но руки Моисеевы отяжелели, и тогда взяли камень и подложили под него, и он сел на нем, Аарон же и Ор поддерживали руки его, один с одной, а другой с другой стороны. И были руки его подняты до за­хождения солнца. И низложил Иисус Амалика и народ его острием меча (Исх. XVII, 10-13).

Здесь на основании победы Израильтян над Амаликитя­нами можно с несомненной уверенностью сказать, что мо­литва Моисея была услышана Богом.

То же самое обещает Господь и всякому, молящемуся с верою: говорю вам: все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, — и будет вам.

Это обетование Господа исполняется и в наши дни. Мы знаем успешность и почти чудесную силу прошений велико­го молитвенника земли русской о. Иоанна Кронштадтского. Знаем сотни случаев исцелений по его молитвам самых зас­тарелых и неизлечимых болезней. Господь, по-видимому, редко отказывал мольбам Своего избранника.

Вот одно из таких исцелений по его собственным словам: "Некто, бывши смертельно болен воспалением желудка де­вять дней и не получивший ни малейшего облегчения от ме­дицинских пособий, — лишь только причастился в девятый день поутру животворящих Тайн, к вечеру стал здоров и встал с одра болезненного. Причастился он с твердою верою. Я молился об нем Господу, чтобы Он исцелил его. Господи! говорил я: исцели раба Твоего от болезни его. Достоин есть, ему же даси сия... Молился и в церкви у престола Господня за литургией, во время молитвы: "иже общие сия и соглас­ные даровавый нам молитвы..." и пред самыми Тайнами. Я молился между прочим так: Господи! Животе наш! Как мне помыслить легко об исцелении, так Тебе исцелить легко вся­кую болезнь; как мне помыслить легко о воскресении из мертвых, так Тебе легко воскресить всякого мертвеца. Исце­ли убо раба Твоего Василия от лютой его болезни и не допус­ти ему умереть, да не предадутся рыданию жена и дети его, -и благопослушливый Владыка помиловал. А то был на волосок от смерти. Слава всемогуществу, благости и благопослу-шеству Твоему, Господи!"

Что же нужно для того, чтобы молитва имела силу и могла быть услышана Господом? Какими качествами должна она обладать?

Господь определенно говорит, что для успешности молит­вы, прежде всего, необходима вера.

Имейте веру Божию, ибо истинно говорю вам, если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усом­нится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, — будет ему, что ни скажет.

Нам странно теперь читать эти слова Спасителя: до такой степени то, что Он говорит здесь, кажется нам невозмож­ным. Так слаба наша вера и так мало мы сами ожидаем от нее! А между тем, несомненно, эти слова Господа следует по­нимать в полном и буквальном их значении. Молитва, со­единенная с глубокой верой, действительно делает чудеса.

В чем должна состоять эта вера и какими прочими каче­ствами должна обладать молитва, чтобы быть услышанной? Предоставим говорить об этом признанному авторитету в об­ласти молитвы о. Иоанну Кронштадтскому, ибо его свиде­тельство основано на личном опыте и проверено пастырскою практикой всей его жизни, безраздельно посвященной Богу.

Прежде всего во время молитвы необходимо ясно пред­ставлять себе величие Божие, так, чтобы трепещущая душа вся была проникнута чувством величайшего благоговения к Богу.

"Когда молишься Господу, вообрази живо, Кому ты мо­лишься? Ты молишься безначальному и бесконечному Царю всякой твари, всесвятому, всеблагому, всемогущему, премуд­рому, вездесущему, всеправедному, пред Которым благогове­ют миллионы миллионов Ангелов различных порядков, Кое­го воспевают воинства мучеников, сословие пророков и апос­толов, соборы святителей, преподобных и праведных..."

"Молясь, нужно все творение представлять как ничто пред Богом, а единого Бога — всем, вся содержащим как каплю воды, везде сущим, действующим и все оживляющим".

"Некто во время молитвы, когда он делался вял, расслаб­лен духом и телом и ему хотелось дремать, возбуждал себя следующим внутренним вопросом: с Кем ты беседуешь, душа моя? И живо представляя после этого пред собою Господа, начинал молиться с великим умилением и со слезами; притупленное внимание его изощрялось, ум и сердце просветля­лись, и он весь оживотворялся. Вот что значит живо пред­ставлять пред собою Господа Бога и ходить в присутствии его! Если, говорил он дальше, душа моя, ты не смеешь вяло и небрежно разглагольствовать с людьми, высшими тебя, чтобы не оскорбить их, то как ты смеешь вяло и небрежно разглагольствовать с Господом?"

"Призывая на молитве Господа Бога в трех Лицах,помни, что ты призываешь безначального Отца всей твари, Ангелов и человеков, что тебе, призывающему, удивляются все Силы небесные и с любовию взирают на тебя за то, что ты с верою и любовию и подобающим благоговением призываешь обще­го их и нашего Отца, Творца Вседержителя и Господа, Коего они безмерно любят, пред Коим крепко благоговеют. О, ка­кое высокое счастье и блаженство, какое величие, какое дос­тоинство призывать вечного Отца! Дорожи постоянно и неиз­менно этим высочайшим счастием, этим блаженством, кото­рое предоставила тебе бесконечная благость Бога твоего, и не забывайся во время молитвы твоей. Тебе внимает Бог, тебе внимают Ангелы и святые Божий человеки".

"Помни... что на тебя светлейшими, паче солнца, очами взирает Триипостасный Бог... Молись всегда горящим серд­цем, а для этого никогда не объедайся и не упивайся. По­мни, с Кем беседуешь. Люди забывают пречасто, с Кем они беседуют на молитве, кто свидетели их молитвы. Они забы­вают, что беседуют с Бодрым и Всевидящим, что беседе их с Богом внимают все Силы небесные и святые Божий человеки".

"Молясь Богу, беседуешь с Ним лицом к лицу: беседуй же с Ним как с Царем — глаз на глаз, и отнюдь ничем по­сторонним сердце да не занимается в это время и ни к чему не прилепляется, ибо скажи: станешь ли ты, разговаривая с царем или царицею, заниматься в это время чем-либо посто­ронним или маловажным, например, смотреть в окно на про­езжающих или рассматривать вещи, находящиеся в покоях и проч.? И не было ли бы это крайней обидой для царского величия? Как же мы, при беседе с Господом, делаем подоб­ное и гораздо хуже этого?"

Следует живо представить пред собою Бога и Его близость.

"В молитве главное, о чем нужно прежде всего позабо­титься — это живая, ясновидящая вера в Господа: представь Его живо пред собою и в себе самом, — и тогда еже хощеши, проси о Христе Иисусе о Духе Святом, и будет тебе. Просипросто, ничтоже сумняся, — и тогда Бог твой будет все для тебя, во мгновение совершающий великие и чудные дела, подобно тому, как крестное знамение совершает великие силы".

Помни, что Господь слышит каждое твое слово и может исполнить каждое прошение.

"Во время молитвы нужно иметь такое настроение веры, чтобы и на одну минуту не было в сердце тайного сомнения или тайной мысли, будто Бог нас не слушает, но чтобы во все продолжение молитвы душа представляла себе Бога пред собою и беседовала с ним как с Царем".

• "Когда молишься, помни всегда, что ты беседуешь с Бо­гом, Отцом щедрот и всякого утешения, неизменяемым, не­утомляющимся нашими прошениями, с Отцом, Который все­гда бесконечно благ, премудр, всесилен, Кому по бесконеч­ной благости, премудрости и всемогуществу так всегда удоб­но исполнить все твои прошения, как тебе удобно и легко помыслить о них и пожелать их, как легко выговаривать слова прошения, и даже бесконечно легче. Помни это и ни­когда не унывай на молитве".

"Если хочешь молитвою испросить себе какого-либо бла­га у Бога, то прежде молитвы приготовь себя к несомненной, крепкой вере и прими заблаговременно средства против со­мнения и неверия. Худо, если во время самой молитвы серд­це твое изнеможет в вере и не устоит в ней, тогда и не ду­май, чтобы ты получил то, о чем просил Бога сумняся, пото­му что ты оскорбил Бога, а ругателю Бог не дает даров Своих!"

Вся, — сказал Господь, -- слика аще воспросите в мо­литве верующе, пришлите (Мф. XXI, 22), и значит, если воспросите неверующе или с сомнением, не приимите. Аще имате веру и не усумнитеся (Мф. XXI, 21), еще говорит Он, то и горы можете переставлять. Значит, если усумнитеся и не поверите, то не сделаете этого. Да просит же каждый че­ловек с верою, ничтоже сумняся, говорит апостол Иаков, да не мнит сумняйся, яко приимет что от Бога. Муж двоедушен неустроен во всех путех своих (Иак. I, 6-8). Сердце, со­мневающееся в том, что Бог может даровать просимое, на­казывается за сомнение: оно болезненно томится и стесня­ется от сомнения. Не прогневляй же вседержавного Бога ни тению сомнения, особенно ты, испытавший на себе Божие всемогущество многое множество раз. Сомнение — хула на Бога, дерзкая ложь сердца или гнездящегося в сердце духа лжи на Духа истины. Бойся его, как ядовитой змеи, или нет, — что я говорю, пренебрегай им, не обращай на него ни малейшего внимания. Помни, что Бог во время прошения твоего ожидает утвердительного ответа на вопрос, внутренне Им тебе предлагаемый: веруеши ли, яко могу сие сотворити? Да, ты должен из глубины сердца ответить: верую, Господи! И тогда будет по вере твоей. Твоему сомнению или неверию да поможет следующее рассуждение — я прошу у Бога: 1) су­ществующего, а не воображаемого только, не мечтательного, не фантастического блага, а все существующее — от Бога по­лучило бытие, потому что без Него ничтоже быстъ, еже бысть (Ин. I, 3), и, значит, ничто и не бывает без Него, что бывает, а все или от Него получило бытие, или по Его воле или допущению бывает и делается при посредстве данных от Него тварям Его сил и способностей, — и во всем сущем и бывающем Господь — полновластный Владыка. Кроме того, Он нарицает и не сущая, яко сущая (Рим. IV, 17); значит, если бы я просил и не сущего, Он мог бы мне дать, сотворив его. 2) Я прошу возможного, а для Бога и наше невозмож­ное — возможно; значит, и с этой стороны нет препятствий, потому что Бог может сделать для меня даже то, что по моим понятиям невозможно.

Чтобы иметь тебе непоколебимую уверенность во время молитвы получать от Господа всякое духовное благо, веруй, что ты, соединяясь на молитве с Господом, становишься один дух с Ним (I Кор. VI, 17), а Бог всеблаг, всемогущ, пре­мудр; Он всесовершенное совершенство; значит, и ты, по мере своей приемлемости, по мере веры и любви, сделаешься участником Его божественных совершенств. В соединении души твоей с Богом не считай ничего неудобоисполнимым, невозможным, вся бо возможна суть у Бога (Мк. X, 27).

Когда молишься Отцу и Сыну и Святому Духу — в Трои­це единому Богу, — не ищи Его вне себя, но созерцай Его в себе, как в тебе живущего, совершенно тебя проникающего и знающего".

Необходимо, далее, верить в силу самих молитвенных слов.

"Когда молишься о чем-либо Господу, или Пресвятой Бо­городице, или Ангелам и святым... тогда слова, выражаю­щие твое прошение, твои нужды, почитай за самые вещи, за самое дело, которого ты просишь у Господа, и веруй, что ты уже имеешь верный залог в получении предмета твоих про­шений в самых словах, коими означается этот предмет. На-

пример, ты просишь здоровья себе или кому-либо: слово — "здоровье" — имей за самое дело; веруй, что ты его уже име­ешь по милости и всемогуществу Бога, ибо самое слово, на­звание, во мгновение у Господа может быть делом, — и по­лучишь непременно просимое, за свою непоколебимую веру... Елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемле­те: и будет вам".

"Молясь, нужно так веровать в силу слов молитвы, чтобы не отделять самых слов от самого дела, выражаемого ими; нужно веровать, что за словом, как тень за телом, следует и дело, так как у Господа слово и дело нераздельны. И ты так же веруй, что ты сказал на молитве, о чем просил, то и будет".

"Молясь, всемерно старайся о том, чтобы чувствовать сердцем истину или силу слов молитвы, питайся ими, как нетленною пищею, напояй ими, как росою, сердце свое, со­гревайся, как благодатным огнем".

"Молясь, крепко внимай словам молитвы, чувствуй их сердцем, не отвлекай от них ума ни в какие помышления".

Нужно сознание необходимости просимого.

"В молитве требуется, во-первых, чтобы предмет молит­вы был высказан определенно, или, по крайней мере, в серд­це было ясное сознание и желание его... (чувствуй искренно нужду того, о чем молишься); во-вторых, чтобы это желание было высказано с чувством и живым упованием на милость Владыки и Божьей Матери и призываемых святых; в-треть­их, нужно твердое намерение впредь не согрешать и творить во всем волю Божию...

Молящийся, как голодный, должен алкать, крепко же­лать тех благ, в особенности духовных, прощения грехов, очищения, освящения, утверждения в добродетели, коих он просит в молитве. Иначе напрасно слова тратить. То же ра­зумей о благодарении и славословии Господа: алкай благода­рить и славить Господа непрестанно, ибо все от Него, все -дары Его благости и милосердия".

Кроме веры и сознания необходимости просимого, молит­ва должна быть соединена с глубоким чувством любви к Богу, смирения, сокрушения о грехах и идти от сердца.

"На молитве надо более всего стараться о горячности духа, о горячности и искренности раскаяния во грехах.

Помни, что Господь дает по сердцу: каковое сердце, та­ков и дар; если молишься с верою, искренно, всем сердцем, нелицемерно, то сообразно вере твоей, степени горячности твоего сердца, подается тебе дар от Господа. И наоборот, чем хладнее твое сердце, чем оно маловернее, лицемернее, тем бесполезнее твоя молитва, мало того, тем более она прогнев-ляет Господа, Который есть дух и ищет Себе поклоняющих­ся духом и истиною".

"Молясь, мы непременно должны взять в свою власть сердце и обратить его к Господу. Надобно, чтобы оно не было холодно, лукаво, неверно, двоедушно... Хорошо ли слышать от Господа гневный глас: приближаются Мне лю-дие сии усты своими и устнами чтут Мя: сердце же их да­лече отстоит от Мене. Итак, не будем стоять в церкви с душевным расслаблением, но да горит каждый духом своим, работая Господу. А Бог хочет именно нашего сердца. Даждь Ми сыне твое сердце (Прит. XXIII, 26); потому что сердце — главное в человеке, жизнь его; больше — сердце наше есть самый человек. Потому, кто не молится или не служит Богу сердцем — тот все равно, что вовсе не молится, потому что тогда молится тело его, которое само по себе, без души — то же что земля".

"Надо всегда от всего сердца высказывать Богу и славос­ловие, и благодарение, и прошение; надо всегда от всего сер­дца делать всякое дело пред Ним; всем сердцем любить Его и надеяться на Него".

"Все, приступающие работать Господу в молитве, научи­тесь быть подобно Ему кроткими, смиренными истинными сердцем... Господь подобного Себе и сродного ищет в нас, к чему могла бы привиться благодать Его".

"Человек, приступая к молитве, должен смирить гордое сердце свое, отбросить от него суету земную..."

"На молитве будь как дитя лепечущее, сливаясь в один дух с духом произносимой молитвы. Считай себя за ничто, молитвы принимай как великий дар Божий. Как дитя, будь прост, доверчив, несумнителен в деле Божием".

Необходимы далее прямодушие и искренность.

"Если хочешь, чтобы Господь давал скорее сердечную веру твоей молитве, старайся от всего сердца все говорить и делать с людьми искренно и отнюдь не будь с ними двоеду­шен. Когда будешь прямодушен и доверчив с людьми, тогда Господь подаст тебе прямодушие и искреннюю веру и по от­ношению к Богу. Того, кто непрямосердечен с людьми, Гос­подь неудобно принимает на молитве, давая ему почувство­вать, что он неискренен в отношении к людям, а потому не

396

 

может быть совершенно искренен и в отношении к Богу, без душевного злострадания".

"Будь верен Богу всегда и во всем: говоришь ли молитву Отче наш, говори каждое слово искренно, с благоговением, в единого Бога вперивши ум и сердце, не обращая ни на кого внимания, читаешь ли другую какую молитву, читай опять от всей -души, не двоясь сердцем, не обращая ни на кого и ни на что недолжного внимания".

Нужна затем христианская жизнь и свобода от страстей.

''Молиться не может тот, кого ум и сердце крепко при­вязаны к чему-либо плотскому, например к деньгам, к чес­ти,- или кто имеет в сердце страсти: ненависть, зависть к другим, потому что страсти обыкновенно связывают сердце, как Бог расширяет его, доставляет ему истинную свободу".

"Молящийся Господу, Божией Матери, Ангелам и свя­тым должен прежде всего заботиться об исправлении своего сердца и своей жизни, а потом подражать им, как написано: будите милосерды, якоже Отец ваш милосерд есть, святи будите, яко Аз свят семь".

"Хорошо иногда на молитве сказать несколько своих слов, дышащих горячею верою и любовию ко Господу... И как приятен бывает Господу этот наш собственный лепет, исходящий прямо от верующего, любящего и благодарного сердца — пересказать нельзя: надобно только то сказать, что душа при своих словах к Богу трепещет радостию, вся разго­рячается, оживляется, блаженствует".

Нечего и говорить, что молитва должна исполняться ста­рательно.

"Не жалей себя для сердечной молитвы даже тогда, когда ты весь день провел в трудах... Какое молитвенное правило взялся исполнить, исполни его со всею добросовестностью (если длинное молитвенное правило, то исполняй хорошо все правило; если короткое — тоже), и не исполняй дела Божия сердцем раздвоенным, так, чтобы одна половина принадле­жала Богу, а другая плоти своей. Итак, верь слову: поторо­пишься на молитве для покоя телесного, чтобы отдохнуть скорее, а потеряешь и телесный покой и душевный".

"Не твори на молитве угодия ленивой плоти, — не торо­пись: плоть, скучая и тяготясь святым делом, поспешает скорее к концу, чтобы успокоиться или заняться делами плотскими, житейскими".

Предмет молитвы должен быть достоин Бога.

397

 

"Проси у Бога драгоценного, — поучает преподобный Иса­ак Сирин, — чтобы не оскорбить Его ничтожностью и суетно­стью просьбы своей. Елисей просил у Бога сугубой благодати, бывшей в пророке Илии, и был возвеличен... Израиль же просил мяс египетских, и был посрамлен".

"На молитве отложите всякое житейское попечение", — говорит святой Иоанн Кпссиан.

Самый достойный предмет молитвы — это молитва о ближних.

"Когда молишься, старайся молиться больше за всех, чем за себя одного, и во время молитвы живо представляй всех людей вместе с собою единым телом... Молись за всех так, как молишься за себя... их немощи, болезни считай своими немо­щами и болезнями; их невежество духовное, их грехи и страс­ти... их искушения, напасти и скорби многообразные считай своими. Такую молитву с великим благоволением принимает Отец Небесный — Этот общий всех всеблагий Отец..."

Наконец, во время молитвы должна быть полная прими­ренность со всеми.

Когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого, дабы и Отец ваш Небесный просил вам согрешения ваши. Если же не прощаете, то и Отец ваш Небесный не про­стит вам согрешений ваших (Мк. XI, 25-26).

Так говорит Господь.

Такова должна быть молитва христианской души.

 

Глава XI, ст. 15-19, 27-33.

 

В данном отрывке Евангелия (ст. 15-19) Господь снова является перед нами в том виде, в котором так редко мы встречаем Его на страницах евангельской истории. Обычно кроткий, милостивый, всепрощающий, в повествовании XI главы Евангелия от Марка Он дважды проявляет Свой гнев. Но первый раз Его гнев поражает бездушную смоковницу, те­перь он обрушивается на людей. Как будто Господь хочет предупредить людей и дать им понять, что не все в Нем бла­гость, прощение и долготерпение, что и в Нем может заго­реться праведный гнев, и будет время, когда Он явится гроз­ным, карающим Судиею.Причиной внезапно вспыхнувшего гнева была Его рев­ность о доме Божием, возбужденная видом той безобразной картины, которую Он и апостолы застали при входе в храм и которая ясно говорила о полном пренебрежении к этому святому месту. В притворах храма устроен был настоящий базар. Сюда были пригнаны целые гурты жертвенного скота, наполнявшего воздух своим ревом, мычанием, блеянием. Продавцы жертвенных голубей примостились на скамьях со своими клетками, откуда неслось воркование и хлопанье крыльями испуганных птиц. Тут же виднелись фигуры рос­товщиков и менял, обменивавших расхожую монету на свя­щенные сикли, которыми уплачивалась подать на храм и принимались пожертвования в священную сокровищницу. В воздухе стоял непрерывный оглушительный шум и гам крикливой восточной толпы, торгующейся до изнеможения из-за каждого обола. Из-за этого крика вряд ли можно было слышать слова священных песнопений и псалмов и молитвы священников, приносивших жертвы.

Отчасти эта непристойная торговля почти в самом поме­щении храма была вызвана условиями жертвенного ритуала, как они определены были Моисеем в книгах Левит и Второза­коние. Животные, приносимые в жертву, должны были удов­летворять известным строгим условиям ритуала (Лев. XXII), и пригодность их в этом отношении могла быть определена только специалистами-священниками. Поэтому, покупая жертвенное животное на рынке, человек неопытный, не по­священный в тонкости требований ритуального Моисеева за­кона, мог легко ошибиться или быть обманутым и привести к храму животное, которое по осмотру могло быть забрако­вано священниками как негодное для жертвы. В силу этого торговля жертвенными животными мало-помалу сосредото­чилась около самого храма, где священники уже заранее ос­матривали приведенный скот и определяли его пригодность, разрешая для продажи лишь отборных животных, вполне удовлетворявших требованиям закона. Кроме того, и сами священники нередко бывали заинтересованы в такой торгов­ле, особенно саддукейские первосвященнические фамилии. Так, из последних известна фамилия Ананов, имевшая свой обширный голубиный завод на Масличной горе, приносив­ший порядочный доход от продажи жертвенных голубей при храме. Вот почему священники, обязанные поддерживать порядок при богослужении, не только не заботились о прекращении или об ограничении размеров и интенсивности этой торговли, но и поощряли ее. В результате получались в доме Божием те безобразные сцены базарной сутолоки и ярмароч­ного гама, свидетелями которых сделались Спаситель и Его ученики.

Иисус, войдя в храм, начал выгонять продающих и поку­пающих в храме; и столы меновщиков и скамьи продающих голубей опрокинул; и не позволял, чтобы кто пронес через храм какую-либо вещь. И учил их, говоря: не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? а вы сдела­ли его вертепом разбойников (см. Ис. НЛП, 7; Иер. VII, 11).

В этих словах Спасителя сказывается Его глубокое ува­жение к храму Божию и признание за ним важного значе­ния для всех народов как дома молитвы. Для нас в этих сло­вах и поступке Господа заключается важный урок.

Существует мнение, по которому храм как определенное место богослужения считается вообще ненужным для хрис­тианина.

"Поклоняться Богу можно везде, потому что Бог везде­сущ, — говорят сторонники этого мнения, — и Сам Спаси­тель в беседе с самарянкой ясно выразил эту мысль, когда сказал ей: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу. Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклон­ников Отец ищет Себе. Бог есть дух, и поклоняющиеся Ему должны поклоняться в духе и истине" (Ин. IV, 21, 23-24).

Однако в приведенных словах Господь только разрешает старинный спор между иудеями и самарянами, из которых первые считали единственным и исключительным местом бо­гослужения Иерусалимский храм, а последние - - храм на горе Гаризим. Для такой исключительной привязанности к одному определенному месту богослужения, конечно, не было никаких оснований, кроме национального самомнения, и Господь указывает, что поклонение Богу возможно везде, на всяком месте. Но этим вовсе не запрещается постройка храмов или молитвенных домов. Главный же смысл слов Спасителя в том, что, где бы ни молился человек Богу — в храме или вне храма, повсюду его молитва должна состоять не в одних телесных движениях, но в горении духа и в воз­ношении ума и сердца. Поклонение же истиною означает по­клонение не лицемерное, в одних словах состоящее, но по-

клонение делами, когда признание Бога свидетельствуется в жизни благоговейным отношением к Нему и исполнением Его заповедей.

Таким образом, в беседе Христа с самарянкою совсем нельзя видеть отрицательного отношения к 'храму. Здесь лишь выясняется духовная сущность Богопочитания. При­мер же и жизнь Спасителя, наоборот, ясно говорят о Его уважении к храму и о том значении, которое Он придавал дому молитвы в духовной жизни Своих последователей. Он Сам часто бывал в храме, молился здесь, учил народ, а эпи­зод XI главы Евангелия от Марка особенно ярко говорит о том, что Он смотрел на храм как на величайшую святыню.

Это благоговейное отношение к храму сохранилось и у древних христиан. Когда преследования языческих импера­торов сделали для них невозможным открытое богослужение в молитвенных домах, они скрылись в таинственные подзе­мелья своих усыпальниц, где погребались мученики за веру, но общей молитвы не оставили. И здесь, в тишине подзем­ных крипт, в запутанных лабиринтах катакомб, среди над­гробных плит над могилами мучеников, при неясном, колеб­лющемся свете смолистых факелов и мерцающих лампад, так же горячо неслись к небу их мольбы и гулко раздава­лись под сводами подземелий мелодии вдохновенных гим­нов. Катакомбы служили для них храмом, где находили они укрепление и поддержку в общих молитвах и таинствах. Не­обходимость храма как места объединенных молитв и особой благодатной силы Божией, изливаемой на собравшихся вер­ных, сознавалась, таким образом, и в те тяжелые времена.

Прошли века. Язычество умирало. Христианство было признано господствующей религией и из таинственных недо­ступных подземелий вышло на широкий простор Римской империи. Начиналась новая эра расцвета христианской цер­кви, и храмы получили особенное значение как центры про­светительной деятельности и опорные пункты в борьбе с мраком язычества. Этот период особенно богат памятниками христианского храмоздательства; венцом пышного расцвета церковного зодчества является знаменитый храм святой Со­фии в Константинополе, построив который, император Юс­тиниан, говорят, воскликнул: "Я превзошел тебя, Соломон!"

Этот храм имеет исключительное значение для нас, рус­ских, и в его истории, быть может, яснее всего можно ви­деть и оценить то влияние, которое храмы имели на распрос-

траление христианства и на подъем религиозного чувства в душе верующих и неверующих посетителей их. Именно здесь русские послы святого князя Владимира, посланные им для ближайшего знакомства и сравнительной оценки раз­ных вероисповеданий, пережили тот глубокий, захватываю­щий порыв, который они определили такими словами: "Мы не знали где стояли: на небе или на земле..."

Этот отзыв сыграл решающую роль в выборе русской веры, и этим мы в значительной степени обязаны тому вели­чественно-обаятельному впечатлению, которое произвел на русских посланцев храм Айя-София.

А сколько свидетельств влияния храма на духовную жизнь человека, влияния, производящего порой решитель­ный перелом в душе, находим мы в житиях святых!

Один иностранный купец имел торговые сношения с Нов­городом и бывал там. Вероятно, в душе его был богатый клад религиозных, еще неосознанных чувств. Ему приходи­лось бывать в русских храмах, и он переживал там такие необыкновенные минуты, что стал ходить в них чаще и чаще. И наконец дошел он до такого состояния, что не даль­няя родина казалась ему родной страной, а вот этот город, населенный чужим народом, который говорил на чужом для него языке.

Какую-то силу над его душой получили эти белые соборы и церкви Новгорода с их столповыми звонницами, эти тем­ные лики, озаренные пылающими свечами и тихо мигающи­ми лампадами, эти монастыри, усеявшие берега многоводно­го Волхова, весь обиход православной русской старины.

Купец принял православие, раздал имение бедным и стал Христа ради блаженным...

То было начало подвига дивного во святых Прокопия Ус­тюжского, Христа ради юродивого.

В Орде жил мальчик, родной племянник хана Берклая. В Орду в то время приходил Ростовский епископ Кирилл, ко­торого современники называли блаженным и учительным. Приходил он по церковным делам и рассказывал о том, как святитель Леонтий проповедовал в Ростовской земле христиан­ство и какие чудеса истекают от его мощей.

Все рассказы Кирилла слушал племянник хана Берклая. Какая-то сладость вливалась в его сердце от этих рассказов. В его душе совершался переворот. Он жаждал узнать истин­ного Бога и задумал идти вслед за Кириллом. Ему страстно

хотелось видеть те русские церкви, где совершаются служе­ния таинственному и всесильному христианскому Богу и где происходят те чудеса, о которых рассказывал Кирилл.

Часть своих богатств он раздал нуждающимся своим со­племенникам, часть поручил епископу Кириллу и вслед за ним тайно ушел из Орды.

И вот он в Ростове, и стоит в знаменитом своим велико­лепием храме Успения Богоматери. На двух клиросах строй­но поют хоры. Иконы, как бы отблеском райской красоты сверкают драгоценным убранством, озаряемые огнями тихо теплящихся бесчисленных свечей, и клубы фимиама легки­ми прозрачными облаками расплываются над молящейся толпою. В эти минуты в этой несравненной красоте христи­анского богослужения царевич почувствовал Бога. Он как бы явственно ощутил какую-то связь между этой молящейся толпой, этим храмом, который любовь людей воздвигла Творцу миров, и Тем высоким и непостижимым, к Кому рва­лась молитва этого народа, Кого воспевали хоры, Кому горе­ли огни и клубился фимиам.

Солнце правды взошло в эти минуты, как говорит лето­писец, в душе царевича: он познал Бога христианского и увидел Его очами веры. Упав к ногам святителя Кирилла, он просил крестить его. В крещении он получил имя Петр.

Он остался жить в доме святителя Кирилла, ходил по церквам, учился русскому языку и русской грамоте... Мол­чаливый, всегда занимаясь в душе то молитвой, то размыш­лением о вечности, благоверный царевич Петр был отцом всех бедных и несчастных. В глубокой старости он принял монашество и мирно отошел к Богу около 1280 года. Он дал миру пример, какую власть церковь со своими богослужени­ями имеет над душой.

Пусть иногда человек под влиянием речей товарищей, под влиянием отрицательных прочитанных им книг, говорит против церкви. А на самом деле за какой-нибудь всенощной, под умилительные напевы величания, под стонущие звуки великого славословия: "Аз рех: Господи, помилуй мя, исце­ли душу мою, яко согреших Тебе", в полутемной церкви сходит на душу какое-то непонятное умиление, какое-то бла­годатное успокоение, которое нигде так полно, как здесь, не переживается...

Где мы можем быть вполне спокойны, благонадежны, счастливы? Только там, где наша настоящая сфера, наше постоянное призвание. А где же наше истинное призвание, где то дело, к которому призваны мы навсегда, которому мы бу­дем служить и тогда, когда и мир разрушится и останутся только души человеческие с создавшим их Богом? В чем же наше вечное дело как не в прославлении Христа? А ведь храмы для того только и существуют, и все, в них происхо­дящее, одну цель только и имеет — это постоянное славосло­вие Христа.

"Бывали ли вы почти в пустой церкви за ранней обедней и в зимний день, когда почти весь храм тонет во мраке, и грошовые восковые свечи еле означают очертания иконоста­са того алтаря, где происходит служба; слыхали ли вы дре­безжащий голос дьячка, одиноко выводящего напевы Херу­вимской, и в этой убогой обстановке изумлялись ли вы вели­чию жертвы Христовой и происходящего среди этого убоже­ства чуда?..

...Присутствие Бога в уединении чувствуется еще силь­ней в храме, чем когда он полон толпой" (Е. Поселянин. Идеалы христианской жизни).

Вот именно ради этого особого присутствия Божия цер­ковь всегда требовала и требует благоговейного отношения к храму и к происходящему в нем Богослужению.

"Аще кто учит невозбранно пренебрегати дом Божий, и бывающия в нем собрания: да будет под клятвою", — опреде­ляет Гангрский собор пятым своим правилом.

Древние христиане, отправляясь в храм к общественному богослужению, чрезвычайно строго к нему готовились и на­блюдали за собой, чтобы, насколько возможно, достойно предстать пред алтарем Господним и приступить к святым таинствам; заботились не просто о том, чтобы вознести свои молитвы Творцу, но и о том, чтобы молитвы эти были благо-угодны Богу.

Требовалось, прежде всего, внутреннее очищение от вражды, злобы, зложелательства.

Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой, — завещал Спаситель (Мф. V, 23-24). Поэтому христи­ане стремились к тому, чтобы с умиротворенной душой прийти в храм и здесь "святое возношение в мире со всеми приносити". К этому призывал и диаконский возглас: "Миром Господу помолимся". К этому же приглашали нередко и надписи, начертанные на вратах или на фронтоне храма: "Мир тебе, кто бы ты ни был, если ты в мире, с чистым сер­дцем входишь в сей дом".

В знак этого внутреннего очищения при входе в храм со­вершалось омовение, для чего у церковных дверей помеща­лась умывальница.

Приближаясь к престолу Всевышнего, христианин дол­жен был забыть о всех своих рангах и земных отличиях. Дух глубокого смирения проникал все богослужение, незри­мо веял под сводами храма и наполнял сердца молящихся. Пред Всемогущим не могло быть сильных и могуществен­ных, высоких и знатных: все были одинаково равны и оди­наково ничтожны. Поэтому пышные наряды, драгоценные украшения, эмблемы высокого положения не допускались. Преобладали скромные одежды, строгие, темные, однотонные. Оружие, воинские доспехи, знаки отличий — все это остав­лялось у дверей храма, в притворе. Входя в храм, верующие преклоняли колена, целовали косяки дверей, пороги, ибо весь храм был великой святынею, и все части его освящены благодатию присутствия Божия. Обычай этот частью удер­жался еще и теперь в Римском соборе святого Петра, где ве­рующие католики и теперь поднимаются на коленях по мраморным ступеням величественной лестницы, ведущей в собор.

Глубокое благоговейное молчание царствовало среди мо­лящихся, прерываемое лишь священными песнопениями и короткими репликами, которыми народ отвечал на возгласы священника и на прошения ектений. За порядком следили диаконы, и вся атмосфера храма и богослужения была про­никнута такой глубокой серьезностью, таким напряженным религиозным чувством, что невольно поражала и подчиняла себе всякого, входящего в храм.

Когда император Валент, арианин, вошел однажды в храм, где совершал литургию святитель Василий Великий, удивительная картина представилась его взору: стройные ряды молящихся, глубокая тишина и сосредоточенная рели­гиозность, царствовавшая в храме, сам святитель, окружен­ный благоговейным ликом диаконов и священников, сто­ящий пред престолом, — все это было так непохоже на то, что видел Валент в своих храмах, что он потрясен был до глубины души. С замирающим сердцем, дрожащей рукой он

 

405

 

Далее…

 

…Назад

 

 

 

ё