СВЯТИТЕЛЬ ВАСИЛИЙ ЕПИСКОП КИНЕШЕМСКИЙ. «Беседы на Евангелие от Марка».                                                                                                       

 Главная.

 

Далее…

 

…Назад

 

 

Я знаю, — говорит праведный Иов, — Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию, и я во плоти моей узрю Бога.

 Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его (Иов. XIX, 25-27). Оживут мертвецы Твои, — свидетельствует пророк Исайя, — восстанут мертвые тела! Воспрянйте и торже­ствуйте, поверженные в прахе: ибо роса Твоя роса расте­ний, и земля извергнет мертвецов (Ис. XXVI, 19).

Та же вера в вечную жизнь была жива в Израиле и в по­зднейшую эпоху его истории — в эпоху Маккавеев. Один из мучеников Маккавеев мужественно исповедал эту веру и быв же при последнем издыхании, сказал: ты, мучитель, лиша­ешь нас настоящей жизни, но Царь мира воскресит нас, умерших за Его законы, для жизни вечной (2 Мак. VII, 9). Еще более таких свидетельств в Новом Завете. В Евангелии от Иоанна читаем слова Самого Господа: Истинно, истинно говорю вам: наступает время, и на­стало уже, когда мертвые услышат глас Сына Божия и, ус­лышав, оживут (Ин. V, 25).

Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (Ин. VI, 54).

В рассказе о воскресении Лазаря мы находим новое под­тверждение того же учения.

Иисус говорит Марфе: воскреснет брат твой. Марфа ска­зала Ему: знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день. Иисус сказал ей: Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет (Ин. XI, 23-25).

Апостол Павел в послании к Коринфянам удостоверяет: Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все ожи­вут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Хри­стовы, в пришествие Его (I Кор. XV, 20-23). В послании к Солунянам:

Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и тру­бе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде (I Фес. IV, 16).

Обычным возражением против бессмертия человека слу­жит указание на то, что в природе все разрушается. Ничто не вечно — все имеет свой конец. Человек также умирает в свое время, разлагается, нет никаких оснований думать, что душа его продолжает жить.

Если принять это возражение в таком голом, безусловном виде, то оно по существу несправедливо. В действительности, даже в материальном мире мы не наблюдаем нигде полно­го прекращения существования, обращения в ничто. Мы не знаем смерти как уничтожения: существует лишь переход из одной формы бытия в другую, и это одинаково верно как по отношению к материи, так и по отношению к силам разного рода, действующим в ней. В природе невозможно уничтожить ни одного кусочка материи, ни одного атома. Если вы сожже­те в печи полено, то кажется, что оно уничтожилось, но это только кажется. На самом деле, сожженное полено превра­щается в дым, оседающий сажей в трубе, в уголь, в золу. Другими словами, здесь нет уничтожения, но есть лишь пре­вращение материи из одного состояния в другое. Съела скоти­на траву — эта трава превращается в навоз, удобряющий землю и дающий новую жизнь новым растениям. И так везде и во всем. Ни одной пылинки мы не можем уничтожить вполне так, чтобы от нее не осталось и следа.

То же самое следует сказать и относительно сил, действу­ющих в природе. Вот перед нами локомотив, готовый тро­нуться: в топке жарко горит огонь, в котле кипит вода. Что здесь происходит? Сила тепла переходит в силу пара, сила пара переходит в силу движения, но опять-таки нет уничто­жения силы — есть только трансформация.

Одним словом, в природе общая сумма материи и энергии остается всегда одна и та же, и ни материя, ни сила не унич­тожаются.

Если повсюду мы наблюдаем этот общий закон, то спра­шивается, на каком основании мы можем допустить уничто­жение человеческой души, обращение ее в ничто? Если тело человека не уничтожается, но лишь распадается в процессе гниения на составные химические элементы, то почему та сила, которая оживляла это тело и которую мы называем ду­шою, должна составлять исключение из всеобъемлющего за­кона мировой экономики? Почему она должна уничтожить­ся? Как бы мы ни определяли эту силу и ее сущность, как бы ее ни называли — силой органической, силой биологи­ческой, силой жизни, или душой, как называем ее мы, — для данного случая это не имеет значения, здесь важно лишь одно: в живом человеке есть какая-то сила, оживляю­щая и одушевляющая его, сила, без которой он становится трупом. Эта разница между живым человеком и мертвым те­лом так велика, что самые ожесточенные скептики принужде­ны признать наличность в живом человеке особой силы,обуславливающей в нем жизнь и душевную деятельность. Но раз существование этой силы несомненно, то ясно, что унич­тожиться совершенно она не может ни при каких условиях в силу вышеприведенного закона.

В Священном Писании Ветхого Завета есть чрезвычайно интересный рассказ, доказывающий загробное существова­ние души после смерти человека. Рассказ этот приводится в Первой книге Царств и относится к тому времени, когда Саул, отверженный Богом за непослушание, всюду искал поддержки и, наконец, в порыве малодушия и отчаяния об­ратился к Аэндорской волшебнице с просьбой вызвать дух уже умершего пророка Самуила.

И собрались Филистимляне и пошли и стали станом в Сонаме; собрал и Саул весь народ Израильский, и стали станом на Гелвуе. И увидел Саул стан Филистимский и ис­пугался, и крепко дрогнуло сердце его. И вопросил Саул Гос­пода; но Господь не отвечал ему ни во сне, ни чрез урим, ни чрез пророков. Тогда Саул сказал слугам своим: сыщите мне женщину волшебницу, и я пойду к ней и спрошу ее. И отве­чали ему слуги его: здесь в Аэндоре есть женщина волшебни­ца. И снял с себя Саул одежды свои и надел другие, и пошел сам и два человека с ним, и пришли они к женщине ночью. И сказал ей Саул: прошу тебя, поворожи мне и выведи мне, о ком я скажу тебе... Тогда женщина спросила: кого же вы­вести тебе? И отвечал он: Самуила выведи мне. И увидела женщина Самуила и громко вскрикнула; и обратилась жен­щина к Саулу, говоря: зачем ты обманул меня? ты — Саул. И сказал ей царь: не бойся; [скажи,] что ты видишь? И отвечала женщина: вижу как бы бога, выходящего из зем­ли. Какой он видом? спросил у нее Саул. она сказала: вы­ходит из земли муж престарелый, одетый в длинную одеж­ду. Тогда узнал Саул, что это Самуил, и пал лицем на зем­лю и поклонился. И сказал Самуил Саулу: для чего ты тре­вожишь меня, чтобы я вышел? И отвечал Саул: тяжело мне очень; Филистимляне воюют против меня, а Бог от­ступил от меня и более не отвечает мне ни чрез пророков, ни во сне [ни в видении]; потому я вызвал тебя, чтобы ты научил меня, что мне делать. И сказал Самуил: для чего же ты спрашиваешь меня, когда Господь отступил от тебя и сделался врагом твоим? Господь сделает то, что говорил чрез меня; отнимет Господь царство из рук твоих и от­даст его ближнему твоему, Давиду. Так как ты не послу-

шал гласа Господня и не выполнил ярости гнева Его на Амалика, то Господь и делает это над тобою ныне. И пре­даст Господь Израиля вместе с тобою в руки Филистим­лян: застра ты и сыны твои будете со мною, и стан Изра­ильский предаст Господь в руки Филистимлян. Тогда Саул вдруг пал всем телом своим на землю, ибо сильно испугался слов Самуила (1 Цар. XXVIII, 4-8, 11-20).

Таков рассказ Библии, с несомненностью доказывающий, что душа человека продолжает жить и после смерти тела и может даже вступать в общение с обитателями земли.

Строго говоря, даже для рассудка легче представить бес­смертие души и вечное ее существование, лишь меняющееся в формах, чем полное уничтожение, обращение в ничто. Я легко могу себе представить всевозможные переходы формы бытия, но я совершенно не могу представить абсолютное ис­чезновение какой-либо реальной вещи, не могу представить, как на место нечто станет ничто. Как представить это метафизическое ничто так, чтобы это было ни свет, ни мрак, ни холод, ни тепло, не имело бы ни протяжения, ни веса и никаких других физических свойств? Воображение отказывается это сделать, и самый термин "ничто" становит­ся лишь словесным обозначением без реального содержания. Между тем, как легко мыслить смерть в изображении Биб­лии: возвратится прах в землю, чем он и был; а дух возвра­тится к Богу, Который дал его (Еккл. XII, 7)! Здесь и смерть тела определяется совершенно верно, не как уничто­жение, а как .процесс распада и превращения в землю, и смерть всего человека объясняется разделением элементов, его составляющих, — духовного и чувственного. Становится понятным также и то, почему мы не можем наблюдать жиз­ни души после смерти человека и почему мы так мало знаем об этой загробной жизни.

Некоторые, допуская бессмертие души, упрекают христи­анство в том, что оно этим не ограничивается, но идет даль­ше, уча о воскресении умерших людей, то есть о вторичном соединении души с телом. Эту мысль о воскресении людей вместе с телом, говорят, надо безусловно отбросить, ибо фак­тов такого рода мы совершенно не наблюдаем.

И опять-таки это неправда.

Даже в царстве животных среди органических существ низшего типа мы часто встречаем факты смерти, сопровож­дающейся воскресением. Господь постоянно дает нам эти предметные уроки в явлениях природы. Вот перед нами по­стоянно повторяющийся факт из жизни насекомых: умирает червячок — гусеница, превращаясь в куколку; через несколько дней из куколки появляется новое живое существо.бабочка. Разве это не воскресение? По существу говоря, поскольку дело касается законов биологии, воскресение человека пред­ставляет явление не более удивительное, чем это постоянно наблюдаемое превращение жалкого, невзрачного червячка в нарядную, жизнерадостную бабочку.

Так и при воскресении мертвых, — говорит апостол Па­вел, — сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное (1 Кор. XV, 42-44).

Падает зерно в борозду, гниет, разлагается, умирает. Но из этого умершего зерна вырастает спелый колос, а на нем несколько десятков новых зерен. Опять-таки, разве это не факт воскресения? На это явление указывает и апостол Па­вел в пояснение картины воскресения. Безрассудный! то, что ть\. сеешь, не оживет, если не умрет. И когда ты се­ешь, то сеешь не тело будущее, а голое зерно, какое случит­ся, пшеничное или другое какое; но Бог дает ему тело, как хочет, и каждому семени свое тело (1 Кор. XV, 36-38).

Вся природа умирает зимой. Опадает зеленая листва, пре­кращается рост живых тканей, умирают или впадают в лет таргию жуки и козявки, замерзают говорливые ручьи, и вся природа покрывается холодным, снежным саваном. Наступа­ет царство смерти. Но с первыми лучами весеннего солнца картина меняется — начинается пробуждение. Спадает без­жизненный покров зимы, реки сбрасывают ледяные оковы, набухают древесные почки, развертываясь в молодые, клей­кие листочки, жужжат и роями носятся ожившие насеко­мые и звонко щебечут птички. Всюду снова жизнь в ее бес-, конечном разнообразии, упоении и радость жизни! Вся при­рода воскресает от зимнего сна.

"Это свидетельство воскресения мертвых Бог начертал в Своих деяниях", — говорит блаженный Тертуллиан.

Наконец, в истории немало фактов действительного вос­кресения и умерших людей.

В Священном Писании Ветхого Завета передается не­сколько таких случаев. Когда во время страшной засухи и голода в Израиле про­рок Илия укрывался в доме Сарептской вдовы, заболел сын этой женщины, хозяйки дома, и болезнь его была так силь­на, что не осталось в нем дыхания. И сказала она Илии: что мне и тебе, человек Божий? ты пришел ко мне напом­нить грехи мои и умертвить сына моего. И сказал он ей: дай мне сына твоего. И взял его с рук ее, и понес его в гор­ницу, где он жил, и положил его на свою постель, и воззвал к Господу и сказал: Господи Боже мой! неужели Ты и вдове, у которой я пребываю, сделаешь зло, умертвив сына ее? И простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Тосподи Боже мой.' да возвратится душа отрока сего в него! И услышал Господь голос Илии, и возвратилась душа отрока сего в него, и он ожил. И взял Илия отрока, и свел его из горницы, в дом, и отдал его матери его, и сказал Илия: смотри, сын твой жив. И сказала та женщина Илии: теперь-то я узнала, что ты человек Божий, и что слово Господне в устах твоих истинно.

Так повествует Третья книга Царств (3 Цар. XVII, 17-24). Подобный же случай рассказывается об ученике и преемни­ке Илии, пророке Елисее.

У женщины Сонамитянки, у которой иногда останавли­вался для ночлега пророк, умер сын. И пошла она, и поло­жила его на постели человека Божия, и заперла его, и выш­ла, и позвала мужа своего и сказала: пришли мне одного из слуг и одну из ослиц, я поеду к человеку Божию и возвра­щусь. Он сказал: зачем тебе ехать к нему? сегодня не ново-месячие и не суббота. Но она сказала: хорошо. И оседлала ослицу и сказала слуге своему: веди и иди; не останавливай­ся, доколе не скажу тебе. И отправилась и прибыла к чело­веку Божию, к горе Кармил. И когда увидел человек Божий ее издали, то сказал слуге своему Гиезию: это та Сонами-тянка. Побеги к ней навстречу и скажи ей: "здорова ли ты? здоров ли муж твой? здоров ли ребенок?" — Она сказа­ла: здоровы. Когда же пришла к человеку Божию на гору, ух­ватилась за ноги его. И подошел Гиезий, чтобы отвести ее; но человек Божий сказал: оставь ее, душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне. И сказала она: просила ли я сына у господина моего? не говорила ли я: "не обманывай меня"? И сказал он Гиезию: опояшь чресла твои и возьми жезл мой в руку твою, и пойди; если встретишь кого, не приветствуй его, и если кто будет тебя приветствовать, не отвечай ему; и положи посох мой на лице ре-бенка. И сказала мать ребенка: жив Господь и жива душа твоя! не отстану от тебя. И он встал и пошел за нею. Ги-езий пошел впереди их и положил жезл на лице ребенка. Но не было ни голоса, ни ответа. И вышел навстречу ему, и донес ему, и сказал: не пробуждается ребенок. И вошел Ели­сей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу. И под­нялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его ус­там, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка. И встал и прошел по горнице взад и вперед; потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ре­бенок глаза свои. И позвал он Гиезия и сказал: позови эту Сонамитянку. И тот позвал ее. Она пришла к нему, и он сказал: возьми сына твоего. И подошла, и упала ему в ноги, и поклонилась до земли; и взяла сына своего и пошла. Ели­сей же возвратился в Галгал (4 Цар. IV, 21-38).

В жизни и деятельности Господа Евангелие отмечает три случая воскрешения мертвых: воскресение дочери Иаира (Мк. V, 35-43), сына вдовы Наинской (Лк. VII, 12-15) и Лазаря уже после четырехдневного пребывания в гробу (Ин. XI, 1-44).

В самый момент смерти Господа, по свидетельству еван­гелиста Матфея, гробы отверзлись; и многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вош­ли во святый град и явились многим (Мф. XXVII, 52-53).

Наконец, самым разительным фактом является тридневное воскресение Господа нашего и Спасителя в теле одухотворенном, прославленном и отличном от обычной человеческой; пло­ти. Это воскресение, по словам апостола Павла, и служит осно-ванием и залогом будущего воскресения всех людей.

Неоднократно встречаем мы случаи воскресения и в после­дующей истории Христовой Церкви после смерти Спасителя. Два таких случая находим в книге Деяний святых Апостолов.

В Иоппии находилась одна ученица, именем Тавифа* что значит: "серна"; она была исполнена добрых дел и творила много милостынь. Случилось в те дни, что она занемогла и умерла. Ее омыли и положили в горнице. А как Лидда была близ Иоппии, то ученики, услышав, что Петр находится там, послали к нему двух человек просить, чтобы он не за­медлил придти к ним. Петр, встав, пошел с ними; и когда он прибыл, ввели его в горницу, и все вдовицы со слезами
предстали перед ним, показывая рубашки и платья, какие делала Серна, живя с ними. Петр выслал всех вон и, прекло­нив колени, помолился, и, обратившись к телу, сказал: Та-вифа/ встань. И она открыла глаза свои и, увидев Петра, села. Он, подав ей руку, поднял ее и, призвав святых и вдо­виц, поставил ее перед ними живою (Деян.
IX, 36-41).

Другой случай — из истории проповеднической деятель­ности апостола Павла, имевший место в Троаде.

В первый же день недели, когда ученики собрались для преломления хлеба, Павел, намереваясь отправиться в сле­дующий день, беседовал с ними и продолжил слово до полу­ночи. В горнице, где мы собрались, было довольно светильни­ков. Во время продолжительной беседы Павловой один юно­ша, именем Евтих, сидевший на окне, погрузился в глубо­кий сон и, пошатнувшись, сонный упал вниз с третьего жи­лья, и поднят мертвым. Павел, сойдя, пал на него и, обняв его, сказал: не тревожьтесь, ибо душа его в нем. Взойдя же и преломив хлеб и вкусив, беседовал довольно, даже до рас­света, и потом вышел. Между тем отрока привели живого, и немало утешились. (Деян. XX, 7-12).

В первые века христианства факты воскресения случа­лись иногда по молитвам великих угодников Божиих, и, быть может, самый замечательный их этих фактов передает­ся в жизнеописании так называемых семи Эфесских отроков.

Во время страшного гонения на христиан, воздвигнутого императором Децием, семь юношей, принадлежавших к луч­шим и знатнейшим семьям города Эфеса, спасаясь от муче­ний, скрылись в пещере уединенной горы Охлон, находив­шейся неподалеку от города. К несчастью, их местопребыва­ние было обнаружено, и, по приказу Деция, вход в пещеру был заложен камнями и замурован, чтобы погубить беглецов голодом и жаждою. К замурованному входу была приложена царская печать, чтобы никто не смел освободить узников. Но Господь хранил избранников Своих от страданий, и в ти­хий, глубокий, долгий сон погрузились они.

Прошло двести лет с тех пор, и память о семерых заживо погребенных отроках смешалась с памятью о всех остальных мучениках, погибших во время гонения Деция.

Проходили годы, а с ними сменялись и императоры и со­бытия. На Византийском престоле воцарился Константин, и отживающее язычество уступило место христианству. Жес­токий раскол потряс церковь, и при Феодосии II возникла опасная секта еретиков, отвергавшая воскресение мертвых. Как раз в то время, то есть двести лет спустя после того как семь отроков были замурованы в пещере, какой-то посе­лянин взобрался на гору Охлон в поисках материала для по­стройки конюшни. Увидел хорошо обтесанные и прилажен­ные камни, закрывавшие вход в пещеру, он разломал стену и, набрав камней, сколько мог, увез к себе.

Через пробитое отверстие дневной свет волной хлынул в пещеру. И тогда семь отроков, внезапно разбуженные, под­нялись на ноги и приветствовали наступление дня обычны­ми молитвами. Продолжая ежедневную свою жизнь, словно заснули только накануне, они начали совещаться о том, что следует им предпринять и решили послать одного отрока из своей среды, по имени Иамвлих, на рынок для закупки съес­тных припасов, запас которых у них истощился.

Появление Иамвлиха на рынке вызвало всеобщее изумле­ние и волнение. Его лицо, бледное, как у мертвеца, его странный костюм, фасон которого уже давно был оставлен всеми, серебряные монеты, чеканенные 200 лет тому назад, которыми он хотел расплатиться с торговцами рынка, — все это показалось необыкновенным и подозрительным. Иамвли­ха схватили и привели к епископу Эфеса, святителю Стефа­ну. Здесь отрок рассказал все, что произошло с ним и его друзьями. Рассказ юноши показался до такой степени неве­роятным, что епископ и проконсул с толпой стражников по­шли проверить его.

Но когда все они достигли пещеры и увидели шестерых бледных отроков, одетых в старинные одежды, благоговей­ный ужас приковал их у входа. Они пали на колени и про­славили Бога в деяниях Его, между тем как семь отроков ис­поведали свою веру и свидетельствовали о своем воскресе­нии, как бы в посрамление богохульников, осмелившихся отрицать этот догмат христианской религии.

И когда они кончили говорить, то тихо склонились все се­меро. Когда их подняли, то увидели, что души их отлетели. Память их празднуется 4 августа.

Какой практический вывод можем мы сделать из этого учения христианской веры о бессмертии души человека? Очень важный.

Если душа человека бессмертна, то очевидно и души умерших святых продолжают существовать. С ними возмож­но духовное общение, возможна просьба о помощи и молит­венном предстательстве пред Богом, возможна наша молитва к святым.I


"Молятся ли за нас святые, которых мы призываем? — спрашивает о. Иоанн Кронштадтский. — Молятся. Если я, грешный человек, холодный человек, иногда злой и недобро­желательный человек, молюсь за других, заповедавших и не заповедавших мне молиться и не сомневаюсь, не скучаю тер­пеливо перебирать их имена на молитве, хотя иногда и не сердечно, то святые ли Божий человеки — эти светильники и пламенники, горящие в Боге и перед Богом, полные любви к собратиям своим земным, не молятся за меня и за нас, когда мы с посильною верою, упованием и любовию призы­ваем их? Молятся и они, скорые помощники и молитвенни­ки о душах наших, как уверяет нас богопросвещенная мать наша св. Церковь. Итак, молись несомненно святым Божиим человекам, прося их ходатайства за себя пред Богом. В Духе Святом они слышат тебя, только ты молись Духом Святым и от души, ибо когда ты молишься искренно, тогда дышит в тебе Дух Снятый, Который есть Дух истины и искренности, есть наша истина и искренность. Дух Святый в нас и в свя­тых людях один и тот же. Святые святы от Духа Святого, их освятившего и в них вечно живущего".

 

Гл.12 ст. 28-34.

 

Среди законников и учителей Израильских с их беско­нечными казуистическими спорами существовало крайнее разнообразие мнений практически по всем вопросам религии и морали. Не было почти ни одного пункта в этой области, решенного вполне единодушно и не вызывавшего ожесточен­ных споров и препирательств. Основной вопрос религии то нужнее всего для спасения -- вопрос, от решения кото­рого зависит весь характер практически-морального учения, решался неодинаково. В возникших отсюда страстных, воз­бужденных спорах намечались самые разнообразные течения мысли, из которых, по-видимому, наибольшее число сторон­ников имело чисто внешне формальное решение. Точное, не­укоснительное исполнение всех внешне обрядовых предписа­ний закона — вот то, что важнее всего в религиозной жизни и что необходимо обеспечивает человеку благоволение Бо-жие. Так думало большинство. На почве такого понимания  религии и вырос тот тип фарисея, которого Господь выводит в одной из Своих притч и который, ставши в храме, с чув­ством собственного достоинства и с сознанием достигнутой праведности перечисляет свои заслуги перед Богом: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что' приобре­таю (Лк. XVIII, 12). В этой самовлюбленной фарисейской молитве даже и мысли нет о том, что этим не исчерпывается идеал благочестивого, угодного Богу человека и что Господь может потребовать от человека чего-нибудь большего.

Но такое направление морали, оставлявшее человека чер­ствым, сухим, даже жестоким, удовлетворяло далеко не всех.

К числу таких неудовлетворенных людей, очевидно, при­надлежал и тот книжник, который задал Господу животре­пещущий вопрос: какая первая из всех заповедей?

Этот вопрос в его устах не был ни ловушкою, на которые так изобретательны были фарисеи, ни совопросничеством праздного любопытства. Запутавшийся в казуистических спорах книжник действительно искал и желал авторитетно­го разрешения мучившего вопроса.

И Господь отвечает серьезно и прямо: первая из всех запо­ведей: слушай, Израиль.' Господь Бог наш есть Господь еди­ный; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепос-тию твоею, вот первая заповедь! Вторая подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. Иной большей сих заповеди нет.

Обе эти заповеди взяты из книг Ветхого Завета (Второза­коние, VI, 4-5 и Левит, XIX, 18), но для многих законников и ^книжников еврейских они оставались малозаметными и терялись в массе мелких обрядовых предписаний. Господь ставит их в основу религии и религиозной жизни, выдвигая, как и всегда, на первый план чувство, внутреннюю жизнь сердца, а не поведение человека, не его внешние дела, кото­рые вырастают из этого чувства, как стебель из корня.

Итак, любовь к Богу и любовь к ближнему — вот двой­ная основа религии.

Иногда много и всегда бесплодно спорят о том, которая из этих заповедей важнее и нужнее для человека? Есть мно­го людей, которые не только поставят любовь к человеку выше любви к Богу, но и определенно заявят, что последняя не нужна: достаточно любить человека. Во французских школах последнего времени упорно старались заменить ре-

454


лигию этикой, то есть философским учением о нравственных отношениях только к людям. В действительности спор этот в рамках учения о спасении человека не имеет смысла, как не имел бы смысла спор, что нужнее для жизни: вода или хлеб? В христианской жизни, как учит Господь, необходимо и то и другое; любовь к Богу и любовь к человеку. Одно с другим тесно связано, и одно без другого существовать не может. Любящий Бога любит и человека как образ Божий, и для него любовь к человеку есть лишь одно из проявлений любви к Богу, почему Спаситель и называет эти заповеди подобны­ми. С другой стороны, как говорит апостол Иоанн, кто гово­рит: "я люблю Бога", а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит? (1 Ин. IV, 20).

Однако Господь называет заповедь о любви к Богу пер­вой, а в Евангелии от Матфея даже наибольшей (Мф. XXII, 38). Это потому, что любовь к Богу служит фундаментом всей духовной жизни человека, или, точнее, тем теплом и светом, лучами которого должны быть пронизаны и согреты все дела человека, чтобы они были в Боге соделаны, по запо­веди Спасителя (Ин. III, 21). Любовью к Богу измеряется вся высота и действенность христианской жизни, и в ней-то, главным образом, и заключается сущность этой жизни.

Почему так?

Во-первых, только через любовь к Богу достигается ос­новная цель мироздания - - конечное единение всех живу­щих в светлом аккорде радости и счастья, когда будет Бог всяческая во всех (1 Кор. 15, 28). Любовь к Богу -- сила центростремительная, и общее единение возможно лишь в том случае, когда есть единый центр, к которому все влекут­ся. Таким центром может быть только Бог, о чем уже шла речь в одной из прежних бесед. Любовь только к человеку, без любви к Богу, часто не соединяет, а, наоборот, разъеди­няет людей, ибо она никогда не бывает равносильной по от­ношению ко всем, и даже часто любовь к одним вызывает жестокую ненависть к другим. Жалея угнетенных, мы обык­новенно ненавидим угнетателей. Кроме того, любовь к лю­дям не может служить связью всеобщего единения потому, что она никогда не бывает всеобъемлющей, не охватывает всего человечества и в лучшем случае ограничивается преде­лами своего общества, класса или нации. Мы говорим, ко­нечно, о практической, деятельной любви. В сентименталь-


ном отвлечении, в мечте, конечно, возможны и настроения •всеобъемлющей любви.

Далее, "от любви к Богу может проистекать искренняя любовь к брату", — говорит преподобный Макарий Египетс­кий. Человек, искренно любящий Бога, не может быть рав­нодушен к Его творениям, отразившим в себе Его всемогу­щество и благость, и особенно к Его образу и подобию, сияю­щему в душе каждого человека. У аввы Дорофея есть пре­красное сравнение, поясняющее эту связь между любовью к Богу и любовью к человеку.

Представьте себе круг, говорит он, средину его, центр, и из центра исходящие радиусы - - лучи. Эти радиусы чем дальше идут от центра, тем более расходятся и удаляются друг от друга; напротив, чем ближе подходят к центру, тем больше сближаются между собою. Положим теперь, что круг сей есть мир, самая средина круга -- Бог, а прямые линии (радиусы), идущие от центра к окружности или от окружно­сти к центру, суть пути жизни людей. И тут то же. На сколько святые входят внутрь круга к средине оного, желая приблизиться к Богу, на столько по мере вхождения они ста­новятся ближе к Богу и друг к другу; и притом так, что сколько приближаются к Богу, столько приближаются и друг к другу, и сколько приближаются друг к другу, столько приближаются и к Богу. Так разумейте и об удалении. Ког­да удаляются от Бога и обращаются ко внешнему, то очевид­но, что в той мере, как они отходят от средоточия и удаля­ются от Бога, в той же мере удаляются и друг от друга; — и сколько удаляются друг от друга, столько удаляются и о* Бога. Таково и свойство любви: насколько мы находимся вне и не любим Бога, настолько каждый удален и от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько приближаемся к Богу любовию к Нему, столько соединяемся любовью и с ближни­ми, а сколько соединяемся с ближними, столько соединяем­ся с Богом.

Без любви к Богу вряд ли вообще возможна любовь к че­ловеку, по крайней мере, истинная, христианская, самоот­верженная любовь невозможна.

Жизнь природы в ее естественном состоянии всегда есть борьба — борьба всех против всех, где победителями оказы­ваются организмы более сильные и более приспособленные к жизни. Так как человек, поскольку его существование подле­жит действию естественных законов, оказывается также втянутым в эту борьбу, то в душе его неизбежно воспитывается инстинкт борьбы, всегда имеющий характер некоторой враж­дебности к конкурентам на арене жизни. Один из новых пи­сателей сравнивает жизнь с переполненным трамваем, где все мы -- пассажиры, встречающие ворчанием и недоброжела­тельством всякого нового путника, желающего занять место в нашем отделении. Таков тон обычных отношений между людьми.

Там же, где нет определенно выраженной враждебности, вы, обыкновенно найдете равнодушие и безучастность, но опять-таки не любовь.

                                             Все предрассудки истреби,

Мы почитаем всех нулями,

А единицами -•— себя.

Мы все глядим в Наполеоны;

Двуногих тварей миллионы

Для нас орудие одно;

Нам чувство дико и смешно.

Вот это-то равнодушно-безучастное и враждебно-опасли­вое отношение к ближнему, столь обычное в неверующем об­ществе, почти нет возможности преодолеть в себе без веры в Бога и без любви к Нему. Природный инстинкт борьбы оста­ется тогда единственным властелином душевных настрое­ний, совершенно исключая в них возможность развития любви и самоотверженных порывов служения ближнему.

Если без любви к Богу трудно победить даже первые пре­пятствия на пути развития любви к человеку, трудно сде­лать даже первые, робкие шаги, то нечего и говорить, что высшие ступени любви, где сплошь требуется забвение соб­ственных интересов и принесение их в жертву ради других, совершенно невозможны, ибо тогда у человека нет ни средств, ни оснований для борьбы с требованиями личного эгоизма, не желающего отказаться от своих притязаний во имя пользы ближнего.

Наконец, высшее совершенство жизни, святость, недо­стижима, когда единственным руководящим мотивом жизни является любовь к человеку. Эта любовь развивает лишь те добродетели, которые имеют место в отношениях человека к человеку, например, милосердие, сострадание, услужливость и т. п. Но она часто совершенно не требует борьбы с внутрен­ними страстями, если они безвредны для других, и, таким образом, значительная часть душевной жизни остается без

456


457


контроля и воздействия сознательной нравственной воли; громадное поле борьбы уступается без боя дурным инстинк­там и влиянию враждебных сия. Любовь к Богу, напротив, требует борьбы с каждым недостатком характера, с каждым искушением, с каждой страстью, с каждой слабостью, ибо каждая уступка здесь есть измена Богу. Во имя любви к Богу требуемся полное совершенство: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Нужна постоянная чист­ка всего механизма душевной жизни. В процессе достиже­ния нравственного совершенства заповедь о любви к Богу яв­ляется, таким образом, принципом всеобъемлющим, чего нельзя сказать о любви к человеку.

Если заповедь о любви к Богу есть первая и наибольшая заповедь в христианском законе, то лучше всего уже в самом начале духовной жизни иметь всегда перед глазами эту лю­бовь как главную цель нравственных достижений и идти к ней прямо и непосредственно. Конечно, можно прийти к Богу и через служение людям, но это путь окружной, более длинный. В духовной жизни более естественным является такой порядок, когда любовь к человеку бывает следствием любви к Богу, но не наоборот.

После всего сказанного, думается, ясно, насколько важно для каждого христианина проверить свои отношения к Богу и как необходимо всеми силами стремиться к тому, чтобы эти отношения были отношениями любви. Каковы наши отношения к Богу?

Для многих из нас не существует никаких отношений. В душе полное безразличие: мы не думаем о Боге, не чувству­ем Его благости и всемогущества, живем вне Бога; не у Него ищем вдохновения и помощи, не к Нему несутся наши мо­литвы. Главное — нет личного отношения: мы не представ­ляем Его реально перед собою так, чтобы видеть Его не видя, слышать не слыша, ощущать в собственной жизни Его влияние и промыслительную деятельность. Даже не отрицая Бога, часто чувствуем себя так, как будто находимся вне поля Его внимания, как будто ни Ему до нас, ни нам до Него нет никакого дела. Мы знаем, что Он есть, но мы с Ним незнакомы.

Другие ограничивают свои отношения к Богу формальным исполнением обрядовых предписаний религии, подобно тому фарисею в притче, который постился и давал десятину с мяты, аниса и тмина, оставив важнейшее в законе: суд,

458


милость и веру (Мф. XXIII, 23). Таких людей чрезвычайно много среди так называемых верующих, и им необходимо напомнить слова Спасителя: говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. V, 20).

Существует, наконец, довольно многочисленный разряд людей, "отношения которых к Богу можно определить до­вольно грубым словом — "попрошайничество". Эти люди вспоминают о Боге только в минуты нужды и бедствий и приходят к Нему с единственной целью что-нибудь выпро­сить и что-нибудь получить. Во многих сельских приходах замечается теперь такое явление: идет все благополучно, в жизни нет никаких осложнений — и церкви пусты; даже в праздники почти нет никого, кроме десятка богомольных старушек. Повторяется то явление, на которое некогда него­довал автор Второзакония: утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога, создавше­го его, и презрел твердыню спасения своего (Втор. XXXII, 15). Но наступает засуха — сохнут нивы, сожженные солнечным зноем, на небе нет ни облачка, обещающего дождь, — и на­значаются специальные молебствия о ниспослании дождя. Но даже и тут торгуются с Небом лукавые рабы, назначая на молебствия по наряду очередных молельщиков, как будто отбывая тяжелую, но необходимую повинность и стараясь получить просимое как можно дешевле, с наименьшей затра­той сил. И сколько укоров, споров и попреков бывает при назначении "очередных"!.. Ни у кого нет желания отбывать скучную повинность, и каждый старается свалить ее со сво­их плеч... Шум, раздражение, брань — один грех!

Даже к человеку можно относиться лучше. На многих людей нам часто хочется только смотреть, восторгаться ими, ничего от них не ожидая лично для себя и ничего не требуя. А у Бога мы только попрошайничаем и часто вместо хлеба насущного просим массу ненужных мелочей. Кто-то заме­тил, что в церкви начинают особенно усердно креститься, когда раздается прошение о "предстоящих людех, ожидаю­щих великия и богатыя милости".

А между тем, заповедь Господня ясна.

Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепос-тию твоею.

469


контроля в воздействия сознательной нравственной воли; громадное поле борьбы уступается без боя дурным инстинк-'там и влиянию враждебных сил. Любовь к Богу, напротив, требует борьбы с каждым недостатком характера, с каждым искушением» с каждой страстью, с каждой слабостью, ибо каждая уступка здесь есть измена Богу. Во имя любви к Богу требуется полное совершенство: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный. Нужна постоянная чист­ка всего механизма душевной жизни. В процессе достиже­ния нравственного совершенства заповедь о любви к Богу яв­ляется, таким образом, принципом всеобъемлющим, чего нельзя сказать о любви к человеку.

Если заповедь о любви к Богу есть первая и наибольшая заповедь в христианском законе, то лучше всего уже в самом начале духовной жизни иметь всегда перед глазами эту лю­бовь как главную цель нравственных достижений и идти к ней прямо и непосредственно. Конечно, можно прийти к Богу и через служение людям, но это путь окружной, более длинный. В духовной жизни более естественным является такой порядок, когда любовь к человеку бывает следствием любви к Богу, но не наоборот.

После всего сказанного, думается, ясно, насколько важно для каждого христианина проверить .свои отношения к Богу и как необходимо всеми силами стремиться к тому, чтобы эти отношения были отношениями любви. Каковы наши отношения к Богу?

Для многих из нас не существует никаких отношений. В душе полное безразличие: мы не думаем о Боге, не чувству­ем Его благости и всемогущества, живем вне Бога; не у Него ищем вдохновения и помощи, не к Нему несутся наши мо­литвы. Главное — нет личного отношения: мы не представ­ляем Его реально перед собою так, чтобы видеть Его не видя, слышать не слыша, ощущать в собственной жизни Его влияние и промыслительную деятельность. Даже не отрицая Бога, часто чувствуем себя так, как будто находимся вне поля Его внимания, как будто ни Ему до нас, ни нам до Него нет никакого дела. Мы знаем, что Он есть, но мы с Ним незнакомы.

Другие ограничивают свои отношения к Богу формальным исполнением обрядовых предписаний религии, подобно тому фарисею в притче, который постился и давал десятину с мяты, аниса и тмина, оставив важнейшее в законе: суд,

458


милость и веру (Мф. XXIII, 23). Таких людей чрезвычайно много среди так называемых верующих, и им необходимо напомнить слова Спасителя: говорю вам, если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. V, 20).

Существует, наконец, довольно многочисленный разряд людей, "отношения которых к Богу можно определить до­вольно грубым словом — "попрошайничество". Эти люди вспоминают о Боге только в минуты нужды и бедствий и приходят к Нему с единственной целью что-нибудь выпро­сить и что-нибудь получить. Во многих сельских приходах замечается теперь такое явление: идет все благополучно, в жизни нет никаких осложнений — и церкви пусты; даже в праздники почти нет никого, кроме десятка богомольных старушек. Повторяется то явление, на которое некогда него­довал автор Второзакония: утучнел Израиль, и стал упрям; утучнел, отолстел и разжирел; и оставил он Бога, создавше­го его, и презрел твердыню спасения своего (Втор. XXXII, 15). Но наступает засуха — сохнут нивы, сожженные солнечным зноем, на небе нет ни облачка, обещающего дождь, — и на­значаются специальные молебствия о ниспослании дождя. Но даже и тут торгуются с Небом лукавые рабы, назначая на молебствия по наряду очередных молельщиков, как будто отбывая тяжелую, но необходимую повинность и стараясь получить просимое как можно дешевле, с наименьшей затра­той сил. И сколько укоров, споров и попреков бывает при назначении "очередных"!.. Ни у кого нет желания отбывать скучную повинность, и каждый старается свалить ее со сво­их плеч... Шум, раздражение, брань — один грех!

Даже к человеку можно относиться лучше. На многих людей нам часто хочется только смотреть, восторгаться ими, ничего от них не ожидая лично для себя и ничего не требуя. А у Бога мы только попрошайничаем и часто вместо хлеба насущного просим массу ненужных мелочей. Кто-то заме­тил, что в церкви начинают особенно усердно креститься, когда раздается прошение о "предстоящих людех, ожидаю­щих великия и богатыя милости".

А между тем, заповедь Господня ясна.

Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всем разумением твоим, и всею крепос-тию твоею.

469


Что это значит и каково должно быть наше отношение к  Богу?

"Любить Бога всем сердцем, — говорит о. Иоанн Кронш­тадтский, — значит не иметь ни к чему в мире пристрастия и отдать все сердце Господу Богу, творя во всем волю Его, а не свою; всею душею, т.е. весь ум иметь всегда в Боге, все сердце утверждать в нем и всю волю свою предавать Его воле во всех обстоятельствах жизни, радостных и печаль­ных; всею крепостию, т.е. любить так, чтобы никакая про­тивная сила не могла нас отторгнуть от любви Божией, ни­какие обстоятельства жизни: ни скорбь, ни теснота, ни гоне­ния, ни высота, ни глубина, ни меч; всею мыслию, т.е. все­гда думать о Боге, о Его благости, долготерпении, святости, премудрости, всемогуществе, о Его делах, и всемерно уда­ляться суетных мыслей и воспоминаний лукавых. Любить Бога — значит любить всей душей правду и ненавидеть без­законие, как сказано: возлюбил ecu правду и возненавидел ecu беззаконие (Псал. XLIV, 8); любить Бога — значит нена­видеть себя, т.е. своего ветхого человека: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит... душу свою, не может Мой быти ученик (Лк. XIV, 26). В на'с, в наших мыслях, в нашем серд­це и в нашей воле есть сила злая, чрезвычайно живучая и действенная, которая всегда, ежедневно, ежеминутно, нудит-ся удалять нас от Бога, внушая суетные мысли, желания, попечения, намерения, предприятия, слова, дела, возбуждая страсти и подстрекая к ним с силою, именно к злобе, завис­ти, любостяжанию, гордости и честолюбию, тщеславию, празд­ности, непослушанию, упрямству, обману, невоздержанию".

"Любить Бога всем сердцем, — продолжает он, — значит любить безраздельно, не двоясь между любовью к Богу и лю­бовью к миру, и вообще к твари; если, например, молишь­ся, — молись не с раздвоенным сердцем, не развлекайся су­етными помыслами, житейскими пристрастиями, будь весь в Боге, в любви Его".

Сердце человека должно всецело принадлежать Богу. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, — говорит Господь, — и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня (Мф. X, 37).

Этой сильной, недвоящейся, безраздельной любовью и любили Бога его верные слуги и подвижники, тщательно оберегая при том эту цельность чувства от всяких посторон­них влияний.

460

В конце царствования Септимия Севера во время гонения на христиан в числе многих осужденных на смерть была схвачена и молодая, благородная женщина — Фивия Перпе-туя. Ее оторвали от семьи, от ребенка, и бросили, как пре­ступницу, в сырую, душную тюрьму... Для бедной женщины настали мучительные дни. Низкие, мрачные своды тюрьмы давили ее, а исстрадавшаяся душа матери рвалась вон из темных тюремных стен к оставленному ребенку. Но только отречение от Христа могло открыть ей замкнутые двери тем­ницы. И вот назначен день казни. Перед выходом мученицы на арену цирка, где кровожадные и голодные звери уже под­жидали свою жертву и грозным рычанием выражали свое нетерпение, к ногам Перпетуи бросился престарелый отец... Он держал на руках ее ребенка и, обливаясь слезами, умо­лял дочь отказаться от христианства. Невинный младенец улыбается матери и своей ангельской улыбкой как бы посы­лает ей свой последний, прощальный привет. Ужасная мину­та. В сердце Перпетуи в это время со всею силою просыпает­ся любовь к сыну, и материнское чувство вступает в борьбу с верой христианки. Вдруг, точно дыхание легкого ветерка, донеслись и повеяли на ее душу забытые было слова Спаси­теля: кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не дос­тоин Меня... Порывистый, горячий поцелуй ребенку... и му­ченица смело вышла на арену цирка: в ней мать были по­беждена христианкой!

Когда к преподобному Пимену, подвизавшемуся в пусты­не, пришли его престарелые родители, он отказался принять их, опасаясь, как бы снова не пробудилась в его сердце при­вязанность к родному дому и как бы любовь к близким не увлекла его из пустыни в мир.

"Видит Бог, — говорил другой святой старец, проводив­ший уединенную жизнь, братии, пришедшей посетить его, -что люблю вас, братия! Но не могу быть вместе с вами и с Богом!"

Выше Бога никого не было в их любви!

Любить Бога всею душою — значит любить всеми силами и способностями души, не одним только умом без участия сердца и воли. Существует немало людей, которые любят раз­мышлять о Боге, много говорят о Нем, изучают Священное Писание, но в сердце которых нет ничего, кроме холодного любопытства. Книжники времен Господа были прекрасны­ми знатоками библейского текста, всю жизнь проводили

И вот он увидел блестящие лучи неведомого света и трид­цать девять светлых венцов, сошедших на головы мучеников и окруживших их радужным сиянием. "Их было сорок", — подумал он, потом вспомнил об отступнике, и ему захоте­лось восполнить дружину.

— Я — тоже христианин! — крикнул он и присоединил­ся к мученикам.

Наутро мученикам перебили голени, а потом собрали их тела на огромный костер и сожгли, а кости бросили в реку. И волей Божией яркий свет белой звездочкой светил над их могилой-рекой.

Ничто не могло отлучить их от любви Божией!

Как научиться этой любви? Как приобрести ее?

Тайна эта открывается в Евангелии от Иоанна в словах Господа: Кто имеет заповеди Мои и соблюдает их, тот лю­бит Меня; а кто любит Меня, тот возлюблен будет От-цем Моим; и Я возлюблю его и явлюсь ему Сам (Ин. XIV, 21).

С одной стороны, исполнение заповедей Божиих должно быть выражением и свидетельством нашей любви к Богу, ибо не в словах только выражается любовь. Дети мои! -пишет апостол Иоанн, — станем любить не словом или язы­ком, но делом и истиною (1 Ин. III, 18). Если любите Меня, соблюдите Мои заповеди, — завещает Спаситель. -- ...Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое... Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих (Ин. XIV, 15, 23-24).

С другой стороны, исполнение заповедей является и сред­ством развития любви к Богу.

Существует особый закон взаимодействия души и тела, или внутренних настроений и внешних действий. Обычно наши внешние поступки вызываются внутренними мотивами •и настроениями, но, в свою очередь, и внешние действия мо­гут сами вызывать соответствующие настроения души. На­чните играть в карты или рулетку -- и у вас может разго­реться жажда наживы. Примите участие в каком-нибудь спорте — и незаметно для себя вы можете войти в азарт. На­чните драться — и чувство жестокости или озлобления почти неизбежно охватит сердце.

Точно также и в данном случае: благотворите людям — и вы полюбите их. Исполняйте заповеди Божий, поступайте так, как будто вы уже любите Бога, будьте Ему послушны -и мало-помалу сердце ваше согреется настоящей любовью.


Отсюда закон такой: надо сначала отдаться Богу в послу­шании, чтобы соединиться с ним в любви. Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, - - говорит Гос­подь (Ин. XV, 10).

Таким образом, первую и, быть может, наиболее действи­тельную опору для развития любви к Богу можно найти в воле человека. Другую опору следует искать в его познава­тельной деятельности, в уме.

Необходимо познавать Бога.

Всякий любящий... знает Бога, — свидетельствует апостол Иоанн. — Кто не любит, тот не познал Бога (1 Ин. IV, 7-8). Следовательно, познавший Бога не может не любить Его. Особенно, познавая любовь Божию, проявленную к нам, мы воспитываем в себе чувство ответной любви.

Будем любить Его, потому что Он прежде возлюбил нас (1 Ин. IV, 19).

Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою (1 Ин. III, 16).

Итак, познавайте Бога, познавайте любовь Его, особенно явленную в искупительной жертве Господа, положившего за нас душу Свою. Изучайте жизнь Спасителя, Его личность, Его характер, Его деятельность и учение, историю Его стра­даний. Перед вами откроется личность высокая, необыкно­венная, святая, характер чистый, благородный, который нельзя не полюбить.

Яснее представьте себе шаг за шагом, момент за момен­том всю эту удивительную жизнь: ночь Рождества... Дивного Младенца, променявшего ради нас престол неба на связку соломы... Убожество пещеры и холод ночи... Воспитание в Назарете... Бедность и необходимость упорного труда... Пост в пустыне и ужас искушения... Скитание по Палестине без Своего угла, без крова... Назойливые толпы народа, и эту постоянно кроткую улыбку... Слова милосердия и сострада­ния... Чудеса исцелений и благословение детей... Шпионство фарисеев и сгущающуюся все более вокруг него ненависть... Звон сребреников и предательство Иуды... Гефсиманию с ее предсмертной тоской... Треск факелов и поцелуй предате­ля... Измену учеников и полное одиночество... Возмутитель­но жестокий и несправедливый суд... Крики возбужденной, озлобленной толпы: "распни, распни Его!" Крестный путь... Голгофу... Распятие... Последний вздох и этот предсмертный крик: Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?


И когда ярко и отчетливо пройдет перед вами вся эта .страдальческая жизнь с ее позором и болью, с ее унижениями и тоской, с ее одиночеством и любовью и когда поймете вы, что вас любил и жалел Он, за вас молился и страдал, — тог­да острое чувство сострадания и благодарности пронижет сер­дце... А это — начало любви.

Наконец, великое средство развития любви к Богу, со­единяющее с Ним непосредственно и дающее почувствовать сладость этого единения, — это искренняя, сердечная молитва.

 

 

Гл 12 .ст. 35-44

 

Данный отрывок Евангелия .заключает в себе три отдела, три темы по видимости мало связанные между собою.

Стихи 35-37 заключают в себе мысль, основанную на 109-м псалме Давида, что Христос-Мессия есть Бог.

Стихи 38-40 содержат в себе предостережение против ду­ховных вождей Израиля, книжников и фарисеев, и указание на их главнейшие пороки.

В стихах 41-44 рассказывается эпизод о бедной вдове, по­ложившей в сокровищницу храма две лепты.

Несмотря на внешнюю несвязанность повествования, между этими тремя отделами есть несомненная внутренняя связь.

Определив на основании ветхозаветных заповедей сущ­ность религиозной жизни и главную обязанность человека — любовь к Богу, Господь переводит далее мысль слушателей на то, что и Мессия, обещанный пророками, есть также Бог, и потому безграничная любовь к Нему и преданность со сто­роны человека составляет непременный долг последнего. Книжники, говоря о Мессии, чаще всего имели в виду Его человеческое происхождение и упоминание о Нем, главным образом, как о потомке Давида. Это льстило их гордости и самолюбию, ибо и в себе они видели родственников по плоти Великому Мессии, но, с другой стороны, это ослабляло рели­гиозное чувство благоговения к Нему как к Богу, переводя Его в область обыкновенных человеческих отношений род­ственной любви. Между тем, даже для Давида, праотца Хри­ста, Мессия был прежде всего Господом и Богом, перед Кото-

 

466


рым царь и псалмопевец склонялся с чувством религиозного благоговения. Об этом и напоминает .Господь Своим слушате­лям, предостерегая их от ошибки книжников. Невысказан­ный, предполагаемый ответ на вопрос Спасителя должен быть такой: да, Христос-Мессия -- Сын и потомок Давида по человеческой природе, но Он — Бог по Своему существу. Господь здесь, может быть, впервые дает Своим ученикам и народу намек, хотя и не прямой, на то, что Он — не простой человек, но Богочеловек. Вряд ли, впрочем, кто-нибудь из народа понял Его вполне, и возможно, что только немногие из Его учеников лишь смутно проникают в эту тайну.

Если Христос есть Бог, то прежде всего должны были это понять те, которые считали себя руководителями народа и стояли на страже его духовной жизни, то есть книжники и священники. Они первыми должны были узнать в Господе Иисусе Спасителя и Мессию и отнестись к Нему с той любо­вью, которая подобает Богу.

Но они не хотели и не могли этого сделать, и главная причина заключалась в том, что в их сердце не было искрен­него стремления и любви к Богу. Они любили только себя, любили почет, славу, уважение толпы, любили материаль­ные выгоды жизни, и все их служение Богу было лицемер­ным, рассчитанным лишь на то, чтобы ценили и почитали их люди. С таким сердцем приблизиться к Богу, угадать бо­жественную личность Спасителя и полюбить его безраздель­но как Бога они не могли. Поэтому тяжелое осуждение было для них неизбежно.

Гораздо ближе стояли к Богу люди простые, бедные, но любившие Его всем сердцем. Бедная вдова, отдавшая в храм свой последний кодрант, была бесконечно выше этих чван­ных, лицемерных, гордых, самоуверенных книжников, и ее-то ставит Господь Своим ученикам в пример, ибо с кодран-том она отдала и сердце свое.

Такова внутренняя связь тем данного евангельского от­рывка.

Все они объединяются одной основной мыслью — о необ­ходимости искреннего, сердечного служения Христу.

Главное препятствие для такого служения составляют те пороки, которые Господь отмечает у книжников, от которых Он предостерегает слушателей и которые можно назвать главными пороками сердца, при наличии которых христиан­ская жизнь невозможна, ибо они сводят к нулю и осуждают на бесплодность все попытки и усилия благочестивой воли.

Пороки эти в словах Спасителя определяются так: остере­гайтесь книжников, любящих ходить в длинных одеждах (что указывает на тщеславие) и принимать приветствия в народных собраниях (славолюбие), сидеть впереди в синаго­гах и. возлежать на первом месте на пиршествах (честолю­бие), — сии, поядающие домы вдов (корыстолюбие) и напо­каз долго молящиеся (лицемерие), примут тягчайшее осуж­дение (щг. 38-40).

Итак, тщеславие, славолюбие, честолюбие, корыстолюбие и лицемерие — вот главные пороки, препятствующие хрис­тианскому служению Богу.

Нетрудно видеть, что все эти пороки по существу суть не что иное, как служение человека самому себе, своему "я", и в этом вся беда. Нельзя служить сразу двум господам, и тот, кто наряду с Богом поставит кумир своего "я" в сердце сво­ем, тот неизбежно отойдет от Бога. Мы уже видели раньше и знаем, что должен быть единый центр жизни и деятельности человека - - Бог. Указанные пороки представляют подмену этого центра другим, этим и объясняется, почему они дела­ют христианскую жизнь бесплодною.

Первые три порока — тщеславие, славолюбие и честолю­бие — суть пороки одного рода, где главным мотивом явля­ется любовь к человеческой славе. Человек больше всего за­ботится о том, что думают о нем люди, как к нему относят­ся, заботится об их мнении, уважении, расположении к нему.1 Для него важнее казаться, чем быть на самом деле, и мнение толпы дороже приговора Божия,

Такими были фарисеи, которые возлюбили больше славу человеческую, нежели славу Божию (Ин. XII, 43). Это боль­ше всего мешало им признать Мессию в Иисусе Христе. Как вы можете веровать, - - упрекает их Спаситель, — когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Еди­ного Бога, не ищете? (Ин. V, 44). Все дела свои они делали с тем расчетом, чтобы прославляли их люди. Но, достигая это­го, они уже получают награду свою (Мф. VI, 2). Награды ;от Бога Ожидать они уже не могли. Как говорит преподобный Нил Синайский, "тщеславный христианин — бесплатный ра­ботник: труды несет, а награды не получает". Это вполне ес­тественно: раз человек служит не Богу, а самому себе и чело­веческой славе, то, очевидно, его служение не может быть заслугой перед Богом. Более того: оно является несомнен­ным грехом перед лицом Божиим как прямое нарушение

468


.второй заповеди. Вот почему Господь строго карал за грехи гордости и честолюбия даже людей, угодивших Ему, как это мы видим на примере несчастного царя Иудейского Озии.

Шестнадцати лет был Озия, когда воцарился, и пятьде­сят два года царствовал в Иерусалиме... И делал он угодное в очах Господних точно так, как делал Амасия, отец его; и прибегал он к Богу во дни Захарии, поучавшего страху Бо­жию; и в те дни, когда он прибегал к Господу, споспеше­ствовал ему Бог. И он вышел и сразился с Филистимляна­ми, и разрушил стены Гефа и стены Иавнси и стены Азо­та; и построил города в области Азотской и у Филистим­лян... И давали Аммонитяне дань Озии, и дошло имя его до пределов Египта, потому что он был весьма силен. И пост­роил Озия башни в Иерусалиме... и... башни в пустыне, и ис­сек много водоемов, потому что имел много скота, и на низменности и на равнине, и земледельцев и садовников на горах и на Кармиле... Было у Озии и войско... военной силы триста семь тысяч пятьсот, вступавших в сражение с во­инским мужеством, на помощь царю против неприятеля... И сделал он в Иерусалиме искусно придуманные машины... для метания стрел и больших камней. И пронеслось имя его далеко, потому что он дивно оградил себя и сделался силен. Но когда он сделался силен, возгордилось сердце его на поги­бель его, и он сделался преступником пред Господом Богом своим, ибо вошел в храм Господень, чтобы воскурить фими­ам на алтаре кадильном. И пошел за ним Азария священ ник, и с ним восемьдесят священников Господних, людей отличных, и воспротивились Озии царю и сказали ему: не тебе, Озия, кадить Господу; это дело священников, сынов Аароновых, посвященных для каждения; выйди из святили­ща, ибо ты поступил беззаконно, и не [будет] тебе это в честь у Господа Бога. И разгневался Озия, — а в руке у него кадильница для каждения; и когда разгневался он на сея щенников, проказа явилась на челе его, пред лицем священ­ников, в доме Господнем, у алтаря кадильного. И взглянул на него Азария первосвященник и все священники; и вот у него проказа на челе его. И понуждали его выйти оттуда, да и сам он спешил удалиться, так как поразил его Гос­подь. И был царь Озия прокаженным до дня смерти своей, и жил в отдельном доме и отлучен был от дома Господня (2 Пар. XXVI, 3-6, 8-13, 15-21).

Таково было внешнее наказание, посланное Господом Озии за грех тщеславия и честолюбия. Внутренним же неиз­бежным следствием этого греха является отпадение от Бога и забвение Его.

Дух тщеславия есть "дух разновидный, изменчивый, тон­кий" и потому очень опасный.

"Тщеславие, — говорит преподобный Иоанн Лествичник, — радуется о всех добродетелях. Например, тщеславлюсь, ког­да пощусь; но когда разрешаю пост, чтобы скрыть от людей свое воздержание, опять тщеславлюсь, считая себя мудрым. Побеждаюсь тщеславием, одевшись в хорошие одежды; но и в худые одеваясь, также тщеславлюсь. Стану говорить, по­беждаюсь тщеславием; замолчу, и опять им же победился. Как ни брось сей троерожник, все один рог станет вверх".

"Всякий человек, который любит себя выказывать, тщес­лавен. Пост тщеславного остается без награды, и молитва его бесплодна, ибо он и то и другое делает для похвалы чело­веческой".

"Тщеславие есть... расточение трудов, потеря потов, по­хититель душевного сокровища... муравей на гумне, кото­рый, хотя мал, однако расхищает всякий труд и плод".

"Тщеславный человек есть идолопоклонник... Он думает, что почитает Бога; но в самом деле угождает не Богу, а лю­дям".

Истинный же христианин должен прежде всего угождать Богу. Его суд и Его заповеди должен иметь всегда в виду, не заботясь о том, что скажет о нем мир, но каждый раз ставя себе единственный вопрос: а угодно ли это в очах Божиих?

Другой, не менее опасный порок, отвлекающий человека от Бога, есть корыстолюбие. Апостол Павел говорит даже, что корень всех зол есть сребролюбие, которому предавшись, некоторые уклонились от веры и сами себя подвергли мно­гим скорбям (1 Тим. VI, 10).

"Христианин, привязанный к вещественному, - - пишет преподобный Ефрем Сирин, -- подобен ястребу, летящему с ремнями на ногах; где ни сядет он, тотчас запутается. А не привязанный к вещественному, то же, что путник, всегда го­товый в дорогу".

Страсть эта, дошедшая до скупости, положительно нена-сытима: сколько бы человек ни приобрел, ему все кажется мало, и забота о земном, о материальном, о наживе постоян­но отвлекает его мысль от неба и от Бога. Маммона, быть может, самый низкий и грубый кумир, перед которым пре­клоняются люди: он стоит постоянной стеной между челове­ком и Богом, не допускает дел милосердия и любви к ближ­нему, вытравливает из души все высшие, благородные чув­ства, делая ее грубой и бесчеловечной. Нет, кажется, в мире того преступления, которое не было бы совершено ради стра­сти к богатству.

Об этом кумире Господь прямо говорит: Не можете слу жить Богу и маммоне (Мф. VI, 24), и страшная правда этих слов оправдалась на одном из близких учеников Его, Иуде, предавшем своего Учителя за тридцать сребреников.

В жизнеописании блаженного Андрея, Христа ради юро­дивого, жившего в X веке в Константинополе, есть следую­щий рассказ.

Придя однажды на рынок, святой Андрей встретил одно­го инока, которого все восхваляли за добродетельную жизнь. Правда, он подвизался, как подобает инокам, но был скло­нен к сребролюбию. Многие из жителей города, исповедуя ему свои грехи, давали ему золото для раздачи нищим. Он никому не давал, а все клал в сумку и радовался, видя, как увеличивается его богатство. И вот блаженный Андрей уви­дел прозорливыми очами, что вокруг сребролюбца в воздухе написано темными письменами: "Корень всякому беззако­нию — змей сребролюбия".

Оглянувшись назад, святой заметил двух спорящих меж­ду собою юношей — один из них был черен и имел темные очи. Другой — Божий ангел был белый, как свет небесный.

Черный говорил:

Инок — мой, так как он исполняет мою волю. Он не­
милосерден и не имеет части с Богом, работает на меня, как
идо дослужите ль.                              :

- Нет, он мой, — возражал ангел, — ибо постится и мо­лится, и притом он кроток и смирен.

Так они препирались, и не было между ними согласия. И был с неба голос к светоносному ангелу:

Нет тебе части в том чернеце, оставь его, потому что он
не Богу, а маммоне работает.

После сего отступил от него ангел Господень, и дух тьмы получил власть над ним. Встретив после на улице инока того, святой взял его за правую руку и сказал:

- Раб Божий, без раздражения выслушай меня, раба твоего, и милостиво прими убогие слова мои. Я более не могу переносить, чтобы ты, будучи сперва другом Божиим, стал теперь слугою и другом диавола. Ты был солнцем, но зашел в темную и бедственную ночь. В то время, как другие умирают от голода, холода и жажды, ты веселишься, взирая на обилие злата. Умоляю тебя: раздай имение нищим, сиро­там. Постарайся же, дабы тебе вновь быть другом Божиим.

Третий порок, который Господь отмечает в книжниках, это — лицемерие. Лицемерие редко встречается в чистом виде. Лицемерить только для того, чтобы быть лицемером, не имеет смысла. Обыкновенно лицемерие является лишь маской, чтобы прикрыть какой-нибудь внутренний порок, с которым оно чаще всего и связывается. У книжников и фа­рисеев оно прикрывало их тщеславие и корыстолюбие. Усер­дно и долго молясь напоказ людям, они, конечно, думали не о том, чтобы угодить Богу, а о том, чтобы люди считали их праведными и благочестивыми. Таким образом, эта маска внешней набожности надевалась с определенной целью обма­нуть других. Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, — обличает их Спаситель, -- что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри испол­нены лицемерия и беззакония (Мф. XXIII, 27-28).

Быть может, главная опасность лицемерия заключается в том, что, обманывая других, человек мало-помалу начинает обманывать и себя. Пользуясь уважением людей за свою мнимую святость, видя это преклонение перед своей правед­ностью, он и сам невольно подчиняется гипнозу обществен­ного мнения, проникается преувеличенным уважением к своей особе, которую так ценят люди, и, в конце концов, свою фальшивую праведность наружного благочестия начи­нает принимать за подлинную монету, за чистое золото свя­тости. Дойдя до такого состояния, человек становится почти безнадежным для Царства Божия, ибо перестает понимать, что в служении Богу нужна искренность, внутреннее чувство и неподдельная любовь. Привыкнув довольствоваться лишь лицемерной внешностью, он становится уже неспособным к искреннему служению. Таковы были те люди, которые тол­пились вокруг Господа в то время, как Он со Своими учени­ками сидел против сокровищницы храма и смотрел, как на­род кладет деньги в сокровищницу. И здесь также перед Ним была картина этого же лицемерия и показного благоче-


стия. Многие богатые клали много, медленно и торжественно развязывая свои кошели, не спеша пересчитывали звенящие сребреники с притворно-небрежным и равнодушным видом, но исподлобья зорко наблюдая, смотрят ли на них окружаю­щие и восторгаются ли их щедростью. Это были достойные ученики своих вождей.

На фоне этого пустого чванства и напыщенного лицеме­рия книжников и богатых посетителей храма так отрадно рисуется фигура бедной вдовы, искренней, скромной и сер­дечной в своем усердии к Богу! Робко подошла она к сокро­вищнице и украдкой, краснея и стыдясь за свой ничтожный дар, положила последние две лепты.

Но как велик был этот дар в очах Божиих!

Подозвав учеников Своих, Иисус сказал им: истинно го­ворю вам, что эта бедная вдова положила больше всех, клавших в сокровищницу, ибо все клали от избытка своего, а она от скудости своей положила всё, что имела, всё про питание свое (ст. 43-44).

Так ценит Господь искренность, усердие и любовь.

Для нас в этом великий урок и великое обязательство. Мы часто склонны к отговорке, что ничем не можем слу­жить Богу, ибо не имеем для того ни средств, ни способнос­тей. Одних эта мысль удручает, другие, наоборот, не без удо­вольствия находят в ней оправдание своей лености и беспеч­ности. Пример бедной вдовы учит нас, что и маленькие жер­твы и дела могут быть ценны перед Богом, если делаются с сердечным усердием; а незначительные размеры этих жертв делают их возможными и доступными для каждого. Поэтому ни один человек не может извинять себя тем, что не имеет достаточных средств для служения Богу. Дар моЖет быть не­большим, и в этом нет греха пред Богом. Плохо то, когда в сердце нет усердия и желания сделать что-нибудь для Бога.

"Жизнь, -- пишет преосвященный Феофан, — есть время торга. Продавай что есть, хоть лапти, хоть лыко. Что-нибудь да есть у каждого. Присмотрись к себе и определи: что у тебя есть и что можешь ты приобрести, и действуй неленостно".

"Но я такой маленький человек, -- скажет Один, -- как могу я служить Великому Богу в ничтожестве своем, и что может потребовать от меня Господь?"

Но для Бога нет маленьких, ничтожных людей. Все оди­наково дороги Ему, ибо все Его дети. Скромная вдова, быв­шая беднее других и ниже по своему положению, сумела в усердии своем принести Богу самый богатый дар.


"Но я могу сделать так мало, — скажет другой, — в моих силах лишь пустячные услуги и мелкие жертвы любви. Что значат для Всемогущего Бога эти мелочи?"

Но в духовной жизни мелочей нет: все важно, ибо и ве­ликое слагается здесь из мелочей.

Вот почему христианин должен быть очень внимателен даже к мелочам св9его поведения.

К несчастью, этим мелочам жизни мы часто не придаем никакого значения. Мелкие ссоры, легкие насмешки, мимо­ходом брошенные язвительные словечки — все это кажется таким маловажным. Между тем, как говорит один французс­кий психолог, Литью, "всякий значительный успех объясня­ется внимательностью к мелочам. Наполеон одерживал свои великие победы только потому, что был необычайно внима­телен ко всем мелочам военных приготовлений, не упуская из внимания ничего до последней солдатской пуговицы включительно... Очень многие хватаются с энтузиазмом и увлечением за всякое понравившееся им дело, но не выносят сухой, черновой работы, которая для него требуется. Оттого и гибнут многие таланты без всякого практического результата".

Великое создается из малого, ибо великое есть результат постепенного накопления, и, пренебрегай мелким, никогда не достигнешь великого. Громадные Альпы составлены все-таки из песчинок, и каждый подвиг создается путем накоп­ления предварительных мелких усилий.

Особенно это следует сказать относительно развития воли и нравственного характера. Воля человека развивается не иначе, как путем мелких побед. Вот на вашем пути выросло искушение. Вы не поддались соблазну, напряжением воли подавили дурное желание, победили себя - - ваша воля не­много укрепилась,'стала сильнее, ибо всякое упражнение, связанное с напряжением, сопровождается как в физическом организме, так и в душе человека накоплением сил. Вторая, третья победа укрепят вашу волю еще более... И так посте­пенно растет сила характера и его устойчивость в добре. Свя­тость есть не что иное, как длинный ряд нравственных по­бед, бесконечный ряд сверкающих точек, сливающихся для постороннего глаза в непрерывную светящуюся линию, по­добно Млечному пути. Взгляните ночью на ясное звездное небо. Вы увидите над собой светящуюся туманность, волнис­той полосой протянувшуюся от горизонта до горизонта. То Млечный путь, который кажется непрерывной огненной ре-
кой. Но вглядитесь внимательно, и вы увидите, что он весь состоит из бесчисленных мириад отдельных маленьких звез­дочек.

В Филадельфии, на монетном дворе, говорят, есть комна­та, пол которой покрыт сплошным слоем золота. При обрез­ке монет мельчайшие пылинки золота падали на пол и с те­чением врмени покрыли его сплошной позолотой. :

Так и в человеке: мы часто любуемся нравственной кра­сотой, кротостью, кристальной чистотой его души, но знаем ли мы, чего это стоит и как достигается? Чаще всего, это не природный дар, данный человеку сполна от рождения, а ре­зультат бесчисленных усилий и отдельных мелких нрав­ственных побед над собою.

Но, с другой стороны, и отрицательные качества души развиваются также путем многочисленных уступок и нрав­ственных поражений. Каждая такая уступка уже разлагает нравственную энергию воли. Опустите одну каплю болотной грязи в стакан с чистой водой, и вода станет заметно мут­ною. Яд вреден и в малых дозах, и его следует остерегаться. Скрипичная струна, ослабевшая на секунду, вносит фальшь во всю гармонию концерта. Вот почему и к мелким слабос­тям и проступкам надо относиться строго и внимательно.

Видали вы, как образуются те ручейки, которые мутны­ми потоками несутся по улицам в ненастный осенний день? Посмотрите на окно: мелкой водяной пылью падает влага Осеннего дождя на холодное стекло; из этой пыли набухают, растут крупные капли; они увеличиваются, скатываются вниз, сливаясь с другими и образуя маленькие ручейки; к ним присоединяются другие, новые... и вот уже бегут по во­досточным канавам мутно-грязные потоки. ! Так и в нравственной жизни: мутные потоки страсти и порока образуются из отдельных греховных поступков, по­вторенных много раз. Часто мелкие грехи дают в сумме большой порок. Берегитесь же мелких грехов!

Берегитесь их особенно потому, что нравственное чувство при этом ослабевает и совесть притупляется. Получается не­что вроде обычной детской истории с новым платьем. Новое платье дети, обыкновенно, очень берегут и заботливо чистят. Но с первым случайным грязным пятном падает всякое чув­ство уважения к новой вещи. О платье уже не заботятся, не берегут, оно сразу попадает в разряд будничных костюмов и в короткое время покрывается пятнами и заплатами. То же самое бывает и с душой. Человек иногда долго бе­режется от греха, но с первым же падением может махнуть рукой на заботливо оберегавшуюся чистоту души и сказать себе: "Не удержался!.. Все равно теперь! Что было, то было. Прошлого не вернешь! Больше не о чем и заботиться: не сто­ит больше и беречься от грязи!.." И в короткое время чистая одежда души вся покрыта пятнами греха.

Но о каких пятнышках может быть речь? Мы поражены язвами и проказой от головы до пят, как говорит пророк Исайя. Вся одежда у нас в грязи. К чему же беречься?

Не совсем так. Мы лжем, например, но стараемся кому-нибудь (матери, другу) не лгать. Это — наш кусочек, укра­денный для правды у изолгавшейся души, и этот уголок правды мы заботливо бережем. Но первая уступка, и "заго-родь" взломана. Волны греха хлынут через брешь, и скоро от уголка правды останется одно грустное воспоминание.

Берегитесь же мелких грехов и нравственных уступок!

Внешние последствия малых грехов, по большей части, незначительны, но влияние их на душу согрешающего весь­ма пагубно.

Уничижаяй малая по мале упадет, — говорит премуд­рый сын Сирахов (Сир. XIX, 1), то есть ни во что ставящий малое мало-помалу придет в упадок. "Не возражай, как мо­жет пасть духовный? —i пишет пр. Марк в слове "о покая­нии". — Когда он примет в себя что-нибудь малое из области греха и не извергнет этого малого из себя покаянием, то оно, укоснев в нем и развившись, уже не терпит пребывать в оди­ночестве, но влечет и к иному, сродному себе, насильно, как бы цепью. Если духовный вступает в борьбу с явившимся злом и отразит его молитвою, то останется в своей мере пре­успеяния, утратив, однако, отчасти бесстрастие в такой степе­ни, в какой попущено было пристрастие к вкравшемуся злу".

Пылинка, попавшая на глазное яблоко, раздражает его. Так чувствительна бывает и совесть до допущения в нее ма­лых грехов. Но при повторении их совесть становится подоб­на желудку страуса, который переносит и железо. Совесть можно еще сравнить с озером, которое летом не держало на своей поверхности и мелкого камушка, а, замерзнув, выдер­живает и обозы.

Совесть - - сторож души, вначале бдительный, чуткий. Но малые грехи залепляют этому сторожу и глаза, и уши. Вот пример потери чувствительности сердца от единичного допущения греха. Алипий, друг Августина, ненавидел кро­вавое зрелище борьбы гладиаторов. Но раз, по настоянию друга, пошел в амфитеатр. Сначала он не открывал глаз от ужаса и отвращения. Когда зрители захлопали от восторга, он робко проглянул. С этих пор он стал любителем кровавых зрелищ.

С малого начинается большое. От маленькой свечки сго­рела Москва. Целый червь губит дуб, от малой щели тонет корабль. От глотка водки, выпитого с отвращением, перехо­дят к пьянству. Редко кто начинает с грубых грехов, потому что против таких грехов возмущается совесть, но она охотно дойускает малые. Тля греховная заражает душу постепенно. Пролез маленький вор, отпер двери большому. И болезнь, и пожар нужно уничтожать вначале. "Приучайся побеждать малое, если хочешь победить великое", - - учит Иоанн Ле-ствичник.

Когда христианин перед совершением греха успокаивает себя, что это грех — малый, то он усиливает тяжесть греха через это лукавое успокоение. Малые грехи... Но они нас об­ступают ежечасно, день ото дня, год от году. Имя им легион. Какая же радость погибнуть не от одного Голиафа, а от мно­жества филистимлян? Не велика и не сильна саранча, но она множеством своим приносит бедствие целой стране.

Внимание к мелочам обычно является мерою личности человека. Это своего рода барометр души. Чем выше человек духовно, тем он более чуток к мелочам. Один русский писа­тель рассказывает о человеке, который, забыв проститься со случайными спутниками, встреченными им на пароходе или в вагоне железной дороги, иногда возвращался за полверсты, чтобы исполнить этот долг вежливости и не обидеть почти незнакомых ему людей. Покойный старец Оптиной пустыни, отец Амвросий, на исповеди плакал навзрыд, сокрушаясь о том, что по физической немощи позволил себе съесть яйцо: в среду.' Преподобный Макарий Египетский уже в глубокой старости все еще оплакивал свой грех раннего детства, когда он тайком съел найденный им на дороге стручок, обронен­ный одним из его сверстников-мальчиков.

Наша нечуткость к подобного рода грехам — верный по­казатель загрязненности души. Чем внимательнее человек к мелочам, тем на более высокой степени нравственного разви­тия он находится. Человек, способный обидеть кого-нибудь в мелочи, не заметив, вряд ли обладает сердечностью.В названии тех или других грехов малыми видится не-.правильное понятие о праведности, как бы выражающейся в героических подвигах. Праведность не есть героизм, с кото­рым под влиянием минуты жертвуют своей жизнью и совер­шают подвиги необычайной храбрости. Праведность ежед­невно проявляется в малом, хотя иногда доходит до степени героизма. В общем итоге, жизнь праведная, полная упорной борьбы с мелочами, выше крупного подвига или героическо­го поступка. Герой может быть нехорошей жизни человек, а праведник всегда хорош. Героизм часто является результа­том нервного возбуждения минутного порыва; праведность — дело нравственного убеждения и упорной, длительной борь­бы с собою. Не солгать, не осудить, пожалеть, простить, воз­держаться, смириться — вот те малые дела, в которых уче­ник Христов должен быть верен. Такова воля Божия. Нару­шение этой воли, хотя бы частичное, может ли быть названо малым грехом? Фальшивомонетчик виновен и тогда, когда подделывает мелкую монету. В малом грехе иногда сказыва­ется более преступная воля, чем в большом.

 

Гл. 13 ст. 1-13.

 

Иерусалимский храм, который посещал Иисус Христос, считался в свое время чудом архитектурного искусства, так что раввины иудейского народа даже сложили поговорку, что кто не видал этого храма, тот не знает, что такое красо­та. Это был уже третий храм в Иерусалиме. Первый, велико­лепный храм Соломонов, был разрушен до основания халде­ями, когда иудеи были отведены в вавилонский плен. Вто­рой, построенный горстью бедных, возвратившихся из плена иудеев под предводительством Зоровавеля, был разобран Иродом, так называемым Великим, и на его месте воздвиг­нут новый, под сводами этого Иродова храма молился и учил народ Спаситель мира.

В самой мрачной жизни бывают просветы, и таким про­светом в злодейной жизни Ирода была попытка увенчать славу своего царствования грандиознейшим предприятием — перестройкой Иерусалимского храма. Различные побужде­ния склоняли его к этому. С одной стороны, подстрекаемый своим непомерным честолюбием и славолюбием, он стремил-
ся придать своей резиденции необыкновенную пышность и блеск постройкой многочисленных прекрасных зданий. По­строив для себя великолепный беломраморный дворец гре­ческой дорической архитектуры и несколько величавых кре­постей, он пожелал завершить архитектурный блеск своего царствования беспримерным подвигом построения велико­лепнейшего в мире здания, тем более, что старый храм Зоро-вавеля, по своему объему бывший гораздо меньше храма Со­ломонова, был уже слишком убог и жалок для столицы и представлялся слишком ничтожным рядом с пышными, кра­сивыми зданиями, какими блистала старая хасмонейская ре­зиденция времен царствования Ирода. С другой стороны, к этому примешивались и чисто политические соображения, так как этот жестокий, развратный восточный деспот думал, что таким вниманием к народной святыне ему удастся осла­бить мрачную ненависть к нему со стороны подданных, про­тив которых он так много погрешил, оскорбляя их религиоз­ное чувство, избивая раввинов, уничтожив синедрион и оск­вернив святой город языческими играми и театрами.

Для постройки храма прежде всего сделаны были все не­обходимые приготовления. Так как участие в этом деле язы­ческих рабочих, с точки зрения правоверных иудеев, было бы осквернением будущего святилища, Ирод подготовил для работы тысячу священников и десять тысяч иудейских ре­месленников в специальных ремесленных заведениях, и пос­ле того, как подпольные и дворцовые внешние сооружения были готовы и все материалы из тесаного камня и обделан­ных брусьев были припасены, священники, облачившись в священнические одежды, приступили к разборке старого храма, и через восемь лет настойчивого труда старый храм был благополучно разобран. Полтора года потребовалось на постройку нового святилища и еще восемь лет на сооруже­ние главных дворов и портиков. К 14-му году до Р.Х. новое здание было уже настолько закончено, что в нем можно было совершать богослужение. Хотя дополнительные и отде­лочные работы продолжались еще несколько десятков лет, но уже ко времени Спасителя вновь воздвигнутое здание по­ражало своим великолепием. Здесь было, кажется, все, чего требовала прихотливая роскошь и что изобрела архитектур­ная фантазия Востока. Здесь были ворота, обложенные золо­том и серебром; ворота из дорогой коринфской бронзы, еще более драгоценные; грациозные, украшенные башнями порт


 

ки, вымощенные цветным мрамором; двойные переходы с ве­ликолепными колоннами, богато орнаментированные, укра­шенные арабесками и скульптурой; в царском притворе тяну­лись четыре ряда коринфских колонн в 27 футов вышиной, настолько толстых, что только три; человека могли обхватить их растянутыми руками; двери, ведущие в святилище, были позолочены и покрыты вавилонскими пурпуровыми коврами, шитыми золотыми цветами, и над этими дверями была вели­колепная золотая лоза с колоссальными кистями величиною в рост человека, возбуждавшая у всех безграничный восторг и служившая символом Израиля; стены, украшенные рос­кошной мозаикой, были сложены из громадных полирован­ных камней сорока локтей в длину и десяти в высоту, гово­ривших о трудолюбии и благотворительности елых поколе­ний. Центральное здание, где устроены были святилище и Святое святых, охотно сравнивалось раввинами, по его виду, с лежащим львом: оно с своею мраморной белизной и золоты­ми крышами, унизанными острыми шпицами, чтоб не давать садиться птицам, выглядело подобно красивой горе, снежная вершина которой золотилась солнцем.

Назначение и расположение дворов и святилища были установлены законом Моисеевым. Во дворе священников было так называемое медное море для омовения, в середине был огромный жертвенник, сделанный из неполированных камней. На северной стороне находились мраморные столы для мяса жертвенных животных. В святилище стояли стол для хлебов предложения, жертвенник кадильный и семи-свечный светильник — весь из литого золота. Святое святых было пусто: там, где некогда стоял ковчег завета, находился камень, на который первосвященник полагал свою кадиль­ницу в день очищения. Он назывался "камнем основания" и считался "пупом земли".

Ввиду описанного великолепияеудивительно, что иудеи необычайно гордились своим храмом. Действительно, это было величественное здание с перемежающимися массами красного и белого пентеликинского мрамора, которые равви­ны сравнивали с переливами морских волн. Сверкая в знойный полдень своими золотыми шпицами, украшенный дорогими камнями и приношениями, храм, поистине, со­ставлял гордость всей земли, и раввины не без основания говорили: "Мир подобен глазу; белок его есть океан; черная его часть есть земля; зрачок -- это Иерусалим, а изображе-


ние внутри зрачка — святилище". Для них этот храм был обиталищем Невидимого.

Когда Господь вместе с учениками покидал в последний раз этот храм, мысли апостолов все еще витали с любовью и гордостью близ, своей национальной святыни и достопамят­ного места. Они остановились, чтобы бросить на храм после­дний и продолжительны* взгляд, и один из них пожелал об­ратить внимание Спасителя на красоту здания.

Учитель.' —; сказал он. — Посмотри, какие .камни и ка­кие здания!

Вполне понятен тот восторг, с каким благочестивые иудеи, в том числе и апостолы, смотрели на свою святыню.

Но Иисус Христос скорбел. Он не разделял восторженнос­ти Своих учеников. Никогда, ни единым словом Он не выска­зал Своего одобрения по поводу драгоценного материала, из которого построен был храм, или по поводу тех сокровищ и приношений, которые стекались в него. Он ежедневно учил в храме, когда находился в Иерусалиме; в пределах его Он про­изнес некоторые из самых торжественных и дышащих глубо­кою любовью речей, так что доже и враждебные Ему агенты синедриона должны были сознаться, что никогда человек не говорил так, как Этот Человек (Ин. VII, 46); в храме, под влиянием окружающей обстановки, Он рассказал некоторые из Своих наиболее поразительных притчей; здесь же Его ис­пытующие слова вызвали краску стыда даже на медных лбах тех, которые привлекли к Нему на суд бедную греш­ницу, взятую в прелюбодеянии; в маккавейский праздник обновления храма Он ходил среди великолепной колонна­ды, известной под названием "притвора Соломонова"; во время торжеств по случаю праздника кущей золотой све­тильник послужил для Него поводом произнести знамени­тую беседу, начинающуюся словами: Я свет миру, а тор­жественный обряд черпания воды в золотой умывальник из пруда Силоамского вызвал Его на сравнение Себя с живой водой. Одним словом, многие часы Его жизни и деятельно­сти были связаны с Иерусалимским храмом. Он пользовал­ся им для Своих целей, но никогда не увлекался внешним блеском этого здания. Красою храма Он считал только ис­кренность его богомольцев, и ни золото, ни мрамор, ни блестящие краски, ни искусная резьба на кедроэом дереве, ни тонкая отделка скульптурных изображений и никакие дра­гоценные камни не могли для Него сделать вертеп разбойников домом молитвы. Храм уже был запятнан торгашеством и преступлениями иудейских священников. Вот почему в ответ 'на восторженное удивление учеников Господь произнес крат­ко и почти сурово: видишь сии великие здания? всё это бу­дет разрушено, так что не останется здесь камня на камне.

Это был грозный, окончательный приговор, исполнивший­ся с ужасающей точностью. От действительного храма, какой видел Христос и в котором учил Он, теперьi остались лишь стены большой платформы да обломки ''хела", или средосте­ния, с сохранившеюся надписью, которая под страхом смерти запрещала вход язычникам и которую Господь, наверное, неоднократно читал Своими собственными очами.

Скорбно и безмолвно, с печальными мыслями в сердце не­большая группа отошла от священного здания, стоявшего как олицетворение еврейской истории со дней Соломона. Они перешли через долину Кедронскую и пошли по крутой тро­пинке, которая ведет через гору Елеонскую к Вифании. На вершине горы путники остановились, и Иисус Христос сел, чтобы отдохнуть, может быть, под зелеными ветвями велико­лепных кедровых деревьев, украшавших тогда гору. Тут все служило для возбуждения высоких мыслей. Далеко внизу на­ходился святой город, давно сделавшийся прелюбодейным, и теперь, в последний день служения Спасителя, не узнавший времени своего посещения. На противоположной стороне ши­рокое плато увенчивалось мраморными колоннадами и блес­тящими крышами храма. Обратившись к востоку, Господь мог видеть бедные, обнаженные горы пустыни Иудейской до пурпуровой линии Моавских гор, сияющих в солнечном зака­те подобно цепи драгоценных камней. В глубоких высохших ложбинах, точно пятна темного кобальта, виднелись таин­ственные воды Соленого озера. Таким образом, когда Господь смотрел с вершины горы, со всех сторон были видны знаме­ния гнева Божия и греха человека. На дной стороне было мрачное озеро, страшные и смолистые воды которого были постоянным свидетельством лишения Божия за чувственный грех; у ног Спасителя был преступный город, проливший кровь стольких пророков и осужденный за свою страшную злобу на еще более тяжкое возмездие.

Смотря на этот город, апостолы невольно припоминали только что сказанные слова Господа о его печальной судьбе. Они не могли отделаться от тягостного впечатления, вызванного этими словами, и невольная тревога выразилась в воп­росе Его любимых учеников: скажи лам, когда это будет, и какой признак, когда всё вне должно совершиться?

Это "когда" осталось без ответа до настоящего времени. Когда Спасителю предлагали сторонний, неуместный вопрос, Он не порицал любопытства вопрошавших, но, не отвечая прямо на вопрос и тем давая понять его неуместность, Он за­менял ответ каким-нибудь великим нравственным наставле­нием, имеющим с ним связь. Сообразно с этим вопрос, пред­ложенный апостолами, вызвал большую эсхатологическую речь, или рассуждение о последних днях, где даны были че­тыре нравственных правила: "берегитесь", "бодрствуйте", "терпите" и "молитадь".

В этой ответной речи Господа можно различать ясно две главные темы: одна - - о ближайшей судьбе Иерусалима и Иудеи, другая — о последней кончине мира. Иногда эти про­рочества сливаются, так что в некоторых местах трудно бы­вает решить, о чем, собственно, идет речь. Но как бы то ни было, следя за дальнейшей историей Иерусалима, мы видим, что события, о которых Господь говорит то прямо, то наме­ками, с необычайной точностью подтвердили эти пророчества.

Посмотрим, как исполнились эти пророчества, прежде все­го, на ближайшей судьбе Иерусалима и Иерусалимского хра­ма.

Храм был вполне закончен в 64 году от Р. X., и богослу­жение в нем сделалось еще более пышным вследствие данного Иродом Агриппой позволения левитам и певцам носить белые одежды. Но это было непродолжительное торжество. 10 авгу­ста 70 года, то есть не более чем через шесть лет, храм со всем своим блеском,! делавшим его в глазах раввинов "радос­тью всей земли", разрушен был до основания. Он превращен был в пепел пламенам, которое иногда почти погасало от по­токов крови его избиваемых защитников.

Еще задолго до разрушения храма целый ряд необыкно­венных явлений предвещал грозную катастрофу. Комета, на­подобие огненного меча, в течение года висела над Иерусали­мом. В праздник Пасхи внезапно какой-то сверхъестествен­ный свет наполнил храм в полуночное время. Тяжелые двери храма, которые обыкновенно отворяли двадцать человек, вдруг открылись сами собой, и слышны были громкие таинст­венные голоса: "Уйдем отсюда!" В городе во время солнечного заката с ужасом видели каких-то воинов, сражавшихся на небе, и как будто стены города были окружаемы колесница­ми и огненными конями, нападавшими друг на друга в ярос­тной битве. В течение нескольких лет по городу разносился голос некоего Иисуса, сына Анании, который, несмотря на все побои, достававшиеся ему от иудеев и римлян, постоянно кричал по улицам: "Горе, горе Иерусалиму!" Впервые этот крик раздался в храме. Полусумасшедший еврей то и дело восклицал: "Голос от востока! Голос от запада! Голос от чей тырех ветров! Голос против Иерусалима и храма! Голос про­тив жениха и невесты! Голос против всего народа!" После этого он не говорил больше ни с кем, а только" постоянно по­вторял глухим замогильным голосом: 'Торе, Горе Иерусали­му!" - и это продолжалось до самой осады, когда восклик­нув: "Горе, горе и мне!" - он упал, убитый камнем, пущен­ным из римской баллисты.

В 66 году началась Иудейская война. Выведенные из тер­пения притеснениями и несправедливостями римских проку­раторов, иудеи подняли восстание против римского гнета. Самая фанатичная партия иудейских националистов, так на­зываемые зилоты, овладели крепостью Масадой, избили римский гарнизон и первые подали сигнал к Открытому мя­тежу. К ним присоединился Манаим, сын Иуды Галилейско­го, осадил Иродов дворец, бывший в то время Преторией прокуратора, и умертвил первосвященника и его брата, ко­торые спрятались там. Восстание быстро разгоралось, по­скольку префект Цестий, командовавший римскими войска­ми, оказался неспособным полководцем и действовал чрез­вычайно нерешительно, с необычайной медлительностью. Вследствие этого он терпел поражение за поражением и на­конец его поход против восставших иудеев закончился пол­ным разгромом. Тогда римский император Нерон, встрево­женный этими событиями, для подавления опасного возму­щения отправил одного из лучших своих полководцев — Веспасиана. Дела приняли другой оборот. Карательная экс­педиция Веспасиана началась усмирением Галилеи. Защита Галилеи, осада Иотапаты, Тарихеи, Гамалы и других горо­дов, ужасные битвы и побоища, сделавшие Геннисаретское озеро багровым от крови и наводнившие улицы городов це­лыми потоками крови, — все это картинно описано иудейс­ким историком Иосифом Флавием, лично принимавшим уча­стие во всех этих событиях.


Покорив Галилею и Пирею, Веспасиан повел наступление на Иудею, и в первых же битвах многие тысячи иудеев были избиты. Иордан и Мертвое море были переполнены трупами убитых. В 69 году Веспасиан был избран императором и не­медленно отправился в Рим, оставив в Палестине своего храброго сына Тита для довершения завоевания Иудеи.

Между тем в Иерусалиме происходили страшные беспо­рядки. Злополучный город раздираем был борьбой партий зилотов, идумеян, сикарйев и всевозможных ожесточенных фанатиков. Народ постоянно видел перед собой сцены нево­образимого ужаса и богохульства. Трупы валялись непогре­бенными на улицах. Самый храм ^юстоянно осквернялся по­боищами и кровопролитиями. Первосвященник Анания был умерщвлен, и все законы Божий и человеческие дерзко на­рушались. Три главные партии с ожесточением боролись между собою за обладание городом. Во-первых, в Иерусалим успел проникнуть некий Иоанн Гисхальский, прославивший­ся в качестве неустрашимого вождя при защите Галилеи и образовавший свою фанатичную партию. Его соперником вы­ступил партизанский военачальник Симон-бар-Гиора, а вско­ре затем явился и третий претендент, некто Елеазар, отде­лившийся от Иоанна и укрепившийся во внутреннем храме. Во время этих междоусобиц многие улицы города били сож­жены и большие запасы провизии безумно или нечаянно уничтожены. А между тем город был переполнен богомольца­ми по случаю праздника Пасхи, когда в 70 году Тит начал осаду Иерусалима. Только небольшая горсточка христиан, предупрежденная Спасителем, видя признаки надвигающейся катастрофы, успела уйти в городок Пеллу, расположенный в горах восточной пустыни, где и пробыла все время осады.

Трудно описать все yжасы осады, все, что делалось в не­счастном городе, над которым как будто повисло Божие про­клятие.

Несмотря на свои междоусобные распри, иудеи отбивали приступы римлян с яростной стремительностью и неукроти­мой храбростью, и с обеих сторон совершались геройские по­ступки. Но судьба города уже была предрешена. Когда Тит овладел внешнею стеною, иудеи, устрашенные огромными катапультами, баллистами и подвижными башнями римлян, удалились за внутреннюю стену, но внутреннюю стену мож­но было отстаивать только с трудом и большой опасностью. Скоро была взята и она, и римляне осадили башню Антония.

 

485

 

 

Далее…

 

…Назад

 

 

 

 

Hosted by uCoz