Книга еп. Василия Кинешемского «Беседы на евангелие от Марка»

Книга еп. Василия Кинешемского «Беседы на евангелие от Марка»

СВЯТИТЕЛЬ ВАСИЛИЙ ЕПИСКОП КИНЕШЕМСКИЙ. «Беседы на Евангелие от Марка».                                                                                                         Главная.

 

..назад                                     далее..

 

 

 

      Семья эта состояла из четырех лиц: самого хозяина, Ва­силия Тимофеевича, или, по зырянскому способу произно­шения, Тимовася, его жены, дочки Лизы, молодой девушки лет шестнадцати-семнадцати, и мальчика — сына. Признаки одержимости в более или менее сильной степени замечались у всех членов семьи, за исключением хозяина, но наиболее жуткую форму они приняли у дочери.

Однажды она заболела, и во время болезни с ней случил­ся тяжелый нервный припадок. Лиза билась и металась, так что принуждены были снять ее с палатей и положить на пол, чтобы в конвульсиях она не упала и не разбилась. Мало-помалу она стала затихать и, по-видимому, успокои­лась... И вдруг на чистом русском языке, обращаясь к мате­ри, она произнесла: "Ты мне не нужна!.. Пошли за Василием Тимофеичем!" Надо заметить, что отца она никогда так не называла и русского языка совершенно не знала, всегда го­воря лишь по-зырянски.

Послали за отцом, которого скоро нашли у соседей. Ког­да Тимовась вошел в избу, между ним и дочерью завязался разговор, продолжавшийся более трех часов, причем говори­ла преимущественно Лиза и говорила правильным языком.

- Здравствуй, Василий Тимофеевич!.. Что ты стал, Васи­лий Тимофеевич? Подойди сюда...

Лиза лежала неподвижно: губы ее не шевелились и ни один мускул лица не двигался. Голос шел откуда-то изнутри.

- Ну, здравствуй, Василий Тимофеевич! Мы приехали к
тебе издалека...  Нас трое: доктор, фельдшер и лакей...  Мы приехали тебе сказать, что ты плохо живешь, Василий Ти­-
мофеевич!.. У тебя жена хорошая, Лиза хорошая и сын Ни­колай... А ты...  ты плохо живешь:  куришь...  да и другие
грехи есть... Если бросишь курить, проживешь еще долго...А если не бросишь, то скоро умрешь... Сын Иван у тебя тоже плох: обманывает он тебя и курит... Ты слишком до­­верчив, Василий Тимофеевич! Вот ты любишь очень брата своего, Григория, а он скверный: пользуется твоей доверчи­
востью и обманывает тебя... Берегись также Марьи Василь­евны: она дурная... Ты больше знайся с Марьей Егоровной...Так звали свояченицу Тимовася.

• Ты мне, кажется, не веришь, Василий Тимофеевич! Так вот слушай: Марья Егоровна сейчас ставит шаньги (зы­рянские лепешки. — Е. В.) в печь... Пошли к ней мальчи­ка... Пусть он мне принесет... Я поем...


- Помилуй, — возразил робко Тимовась, — какая теперь печь!.. Шесть часов вечера!..

        Нет, ты все-таки пошли! Они завтра собираются уез­
жать и затопили печь... Пошли!

Мальчика послали. Он вернулся минут через сорок и при­нес с собой миску теплых шанег. Все сказанное оказалось верным. Муж Марьи Егоровны собирался рано утром уезжать, и, чтобы напечь ему подорожников, пришлось затопить печь.

Далее начались хозяйственные разговоры: о посеве, о по­левых работах, о домашнем скоте. Предсказано было, какие коровы падут, сколько их останется, сколько будет телят и т. д. Впоследствии все это оправдалось.

Потом вдруг тот же голос заявил:

        Ты знаешь, мне дана власть над твоей Лизой... Стоит
мне только нажать на сердце, и она умрет...

Бедный Тимовась взмолился:

        Пожалей, если имеешь такую власть... Пожалей де­
вушку... Она одна у меня дочь!

        Хорошо, подумаю!.. — был ответ. — Мы посоветуемся!..
Раздались еще какие-то новые, незнакомые голоса, как

будто разом говорило несколько человек. Потом они стали постепенно затихать, как будто удаляясь, и наконец все за­молкло.

Лиза заснула.

На другой день она не помнила ровно ничего и не знала ни одного русского слова. Единственное, что она могла рас­сказать, — это о том, что случилось с ней за минуту до при­падка: пришел кто-то в черном, сел ей на грудь и сильно сжал. У нее захватило дыхание, и она потеряла сознание. Дальше она ничего не чувствовала.

Несколько похожий случай я помню из своей пастырской практики. Однажды меня пригласили причастить умирающую девочку. Когда я пришел, больная, девочка-подросток лет 12-13, находилась, по-видимому, уже в состоянии последней агонии. Трупные тени легли на лицо, в горле слышался сла­бый клекот, известный в народе под названием "колоколец", как это бывает у умирающих в последние минуты. Но вместе с ним в ней происходило что-то необыкновенное: из полуотк­рытых губ то и дело вырывались ужасные бранные слова. Она ругала свою мать, находившуюся в комнате, ругала самой скверной, солдатской, площадной бранью.


Это была жуткая картина.

Девочка, почти ребенок, на пороге смерти — и эта отвра­тительная брань... Голос звучал резко, точно стукали по де­ревянной доске, слова вылетали с небольшими паузами, но методически, с какой-то злой настойчивостью. И в то же время по глазам было видно, что бедная девочка вряд ли по­нимала, что с ней делается... Было впечатление, как будто кто-то изнутри дергал пружинку и слова выскакивали авто­матически...

Причастить больную оказалось невозможным: у нее уже не было глотательных рефлексов.

Пришлось лишь окропить ее святой водой и прочитать заклинательные молитвы святителя Василия Великого и от­ходную. Понемногу она стала стихать.

Но не только в таких явно ненормальных проявлениях сказывается одержимость. Есть целый ряд явлений, которые считаются у нас самыми обыкновенными, ни в ком особых подозрений и тревоги не возбуждают и которые, тем не ме­нее, несомненно связаны с деятельностью злого духа. Это так называемые аффекты, или вспышки разнообразных страстей.

Особенно заметно присутствие посторонней враждебной силы в припадках бурных, разрушительных страстей: гнева, ревности и т. п. Почти все убийцы, прикончившие свою жер­тву в минуты раздражения и запальчивости, рассказывая об этом впоследствии, говорят, что они чувствовали в этот мо­мент будто "кто-то схватил их за сердце". Вероятно, каждый из нас, если ему приходилось когда-либо переживать подоб­ные взрывы ярости и гнева, согласится, что он чувствовал приблизительно то же и что им владела какая-то сила.

В литературно-художественных описаниях аффектов вы почти всегда найдете этот момент потери самообладания и ощущение непреодолимости чего-то сильного, властного.

Почти 1го же влияние посторонней злой силы чувствуют самоубийцы перед роковым шагом.

Одна вдова-крестьянка, подавленная страшно тяжелым горем, говорила, что она боится ходить мимо мельничного омута.

- Так и тянет! — рассказывала она. — Так и тянет! Боюсь, не совладаю с собой — брошусь... Сегодня проходила мимо... Как взглянула -- едва удержалась... Сердце захватило... На землю уже упала, чтоб не смотреть... Насилу отошла...

154


Но кроме этих тяжелых и резких явлений, которые за­хватывают нас лишь временами, мы постоянно находимся под действием какой-то темной силы, которая людьми чисто­го сердца и праведной жизни ощущается определенно как сила диавола, но нами, нравственно огрубевшими, грешными людьми, обыкновенно не замечается. Эта сила сказывается главным образом в навязчивых мыслях и соблазнительных образах, что на аскетическом языке носит название "прило-гов диавольских". Неизвестно, откуда появляются эти мысли и образы, властно захватывающие сознание и часто руково­дящие нашей деятельностью.

Люди, духовно невоспитанные, обычно принимают их за собственные мысли и желания и не только не считают нуж­ным с ними бороться, но, если они окрашены чувственно-приятным тоном, сами их снова вызывают, когда они исчеза­ют, услаждаются ими, задерживая в сознании, и напрягают свою фантазию, чтобы разукрасить их еще привлекательнее новыми подробностями. Это не воспоминания прошлого, не построение сознательной мысли, не продукты подсознатель­ной деятельности воображения, как их иногда называют (оп­ределение, кстати сказать, не объясняющее ровно ничего), это несомненное внушение посторонней духовной силы. Отчетли­вее всего это чувствуется во время молитвы, когда навязчи­вые мысли начинают особенно настойчиво тесниться в созна­нии, как будто стараясь заслонить Бога от духовного ока мо­лящегося. Лишь большим напряжением воли удается удер­жать внимание на святых словах молитвы. Многим, особенно тем, кто не привык к духовной борьбе и напряжению, это со­вершенно не удается.

"Когда мы молимся, — пишет о. Иоанн Кронштадтский, — то в мыслях странным образом вертятся самые святые, высо­кие предметы наравне с предметами земными, житейскими, ничтожными: напр., и Бог, и какой-либо любимый предмет, напр., деньги, какая-нибудь вещь, одежда, шляпа или ка­кой-либо сладкий кусок, сладкий напиток или какое-либо внешнее отличие, крест, орден, лента и проч."

Но лишь только кончится молитва, все эти пестрые, не­связные мысли тотчас исчезают, как облака, развеянные вет­ром. Часто вы даже не вспомните о том, о чем думали во вре­мя молитвы и что казалось тогда необычайно важным и нуж­ным, требующим обязательно серьезного обсуждения.

155


Это обстоятельство лучше всего доказывает присутствие в навязчивых мыслях посторонней силы, враждебной по отно­шению к молитве.

Наконец, влияние злой силы, по словам о. Иоанна, ска­зывается и во многих других явлениях духовной жизни. "Несомненно, — говорит он, — что диавол в сердцах весьма многих людей сидит какою-то сердечною вялостью, расслаб­лением и леностью ко всякому доброму и полезному делу, особенно к делу веры и благочестия, требующему сердечного внимания и трезвения, вообще духовного труда. Так он по­ражает сердце вялостью, а ум тупостью во время молитвы; так он поражает сердце холодностью и бездействием сердеч­ным тогда, когда нужно сделать добро, напр, сострадать страждущему, помочь в беде находящемуся, утешить печаль­ного, научить невежду, наставить на путь истины заблужда­ющегося и порочного... Диавол сидит в наших сердцах еще необыкновенно сильною раздражительностью; мы становим­ся иногда так больны самолюбием, что не терпим ни малей­шего противоречия, препятствия вещественного или духов­ного, не терпим ни одного слова негладкого, грубого".

Таким образом, деятельность злого духа в человечестве проявляется чрезвычайно разнообразно, начиная ярким вы­ражением одержимости или настоящего беснования, когда человек вполне подчиняется злой воле до потери инстинкта самосохранения, и кончая почти неуловимыми веяниями лу­кавой мысли и чувства, где лишь зоркий глаз опытного под­вижника может рассмотреть наличность демонского искуше­ния. Но все это -- факты одного порядка, различающиеся между собою лишь степенью силы злого влияния.

Если деятельность злой силы так постоянна и неутолима, то нам приходится серьезно задуматься о том, как бороться с ее влиянием, хотя бы мы его и не ощущали. В противном случае наша духовная работа над собой на пути к христианс­кому совершенству будет серьезно затруднена и может свес­тись к нулю.

Прежде всего, где найти опору для этой борьбы? Прочи­танный евангельский отрывок отвечает на этот вопрос опре­деленно: во Христе. У Господа нашел исцеление несчастный евангельский бесноватый, и силою Его божественного слова был изгнан легион бесовский. Победитель ада и смерти, Гос­подь и теперь является нашим быстрым и могущественным

156


защитником, перед которым трепещет и которому повинуется нечистый дух.

Вот свидетельство того же о. Иоанна из пережитого им опыта: "Владыко мой, Господи Иисусе Христе! Мой скорый, пребыстрый, непостыжающий Заступниче! Благодарю Тебя от всего сердца моего, что Ты внял мне милостиво, — когда я в омрачении, тесноте и пламени вражием воззвал к Тебе, — пре-быстро, державно, благостно избавил меня от врагов моих и даровал сердцу моему пространство, легкость, свет! О, Влады­ко, как я бедствовал от козней врага, как благовременно явил Ты мне помощь и как явна была Твоя всемогущая по­мощь! Славлю благость Твою, благопослушливый Владыко, надежда отчаянных; славлю Тебя, что Ты не посрамил лица моего вконец, но милостиво от омрачения и бесчестия адс­кого избавил меня. Как же после этого я могу когда-либо отчаяваться в Твоем услышании и помиловании меня окаян­ного?"

"Никто из святых, — пишет святой Иоанн Кассиан, — не мог бы выдержать злость демонов или устоять против их на­ветов и свирепой ярости, если бы при нашем ратоборстве не был всегда присущ нам милостивейший заступник и подвиго-положник Христос, не уравнивал силы борющихся, не отра­жал и не обуздывал беспорядочные набеги врагов" (Св. Иоанн Кассиан. Борьба с помыслами и духами злобы).

Таким образом, вся борьба с духом злобы во всех его про­явлениях держится на живой связи с Богом и Господом Иису­сом Христом. С первых же шагов необходимо твердо по­мнить, что собственными личными силами ни один человек выдержать этой борьбы не может и неизбежно будет побеж­ден, если не обратится за помощью к Богу. Самомнение, са­моуверенность здесь роковым образом ведут к гибели и за­ранее обречены на позорное поражение.

Братия мои, — увещает апостол Павел, — укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его. Облекитесь во всеору­жие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диаволъских, потому что наша брань не против крови и пло­ти, но против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных (Еф. VI, 10-12).

Главным оплотом нашим в духовной брани является, сле­довательно, вера и надежда на Бога и Господа Иисуса Хрис-

 


 


та и главным средством борьбы — сердечное с искренней ве­рою обращение к Нему. В минуту уныния, минуту смущения, в минуту страсти, возбужденной в тебе демоном, вдохни от глубины души и воззови сердцем к Господу о помощи, и Гос­подь тебя не оставит и поможет.

Самое призывание имени Господа Иисуса Христа, если оно делается с верою, уже страшно диаволу. Именем Моим будут изгонять бесов (Мк. XVI, 17), — обещал Господь Сво­им последователям, и это обещание неложно.

Из истории Церкви и жизнеописаний святых угодников мы знаем много случаев такого изгнания. Уже в первые вре­мена Христовой Церкви апостолы пользовались именем Гос­пода как оружием против нечистого духа. Когда в г. Филип­пах апостола Павла и его спутников преследовала служанка, одержимая духом прорицательным, то Павел, вознегодовав, обратился и сказал духу: именем Иисуса Христа повелеваю тебе выйти из нее. И дух вышел в тот же час. Так расска­зывает книга Деяний святых апостолов (Деян. XVI, 18).

В древней Церкви существовали даже особые заклинате­ли, на обязанности которых лежало изгонять бесов именем Господа Иисуса Христа и молитвой.

Другим оружием против диавола, которое также связано с нашей верой в Господа, является крестное знамение.

"Слава, Господи, никогда не изнемогающей силе креста Твоего! — пишет о. Иоанн Кронштадтский. — Когда враг тес­нит меня греховным помыслом и чувством и я, не имея сво­боды в сердце, изображу несколько раз с верою крестное зна­мение, то вдруг и грех мой отпадает от меня, и теснота исче­зает, и я выхожу на свободу. Слава Тебе, Господи!"

В житии преподобного Симеона Столпника передается следующий случай. Когда он еще не достиг высшего совер­шенства духовной жизни, он подвергся однажды тяжелому искушению, которым диавол пытался подействовать на его гордость. Бес явился подвижнику в образе светлого ангела и уверил его, что за святую жизнь его решено взять живым на небо, подобно пророку Илии. Поддавшись искушению, препо­добный Симеон вышел из кельи, следуя за своим соблазните­лем... Сверкающая огненная колесница, запряженная крыла­тыми конями, уже стояла у дверей кельи. Но лишь только святой отшельник занес ногу, чтобы взойти на колесницу и по всегдашней монашеской привычке сотворил на себе крест­ное знамение, как все исчезло...

Такова сила крестного знамения.

158


Но для того, чтобы мы могли применять указанные сред­ства в борьбе с диаволом, для этого необходимо еще одно ус­ловие в нашей духовной жизни, именно бодрствование, или внимательное наблюдение за собственными мыслями и на­строениями.

Как зоркий часовой, наш внутренний человек должен следить за приближением врага, чтобы знать минуту надви­гающейся опасности, когда следует браться за спасительное оружие.

Необходимо все время ясно сознавать, что злой и нечис­тый дух всегда около нас и всегда готов к нападению. К со­жалению, этого-то ощущения у громадного большинства лю­дей нет совершенно. Для многих, особенно для так называе­мых культурных людей нашего времени, сама мысль о суще­ствовании диавола и о том, что они находятся у него в бес­сознательном повиновении, покажется странной и смешной. Они вполне уверены, что все мысли и желания, рождающие­ся в их душе, принадлежат их собственному "я" и что в уп­равлении ими они совершенно свободны и самостоятельны. Конечно, диавол всеми мерами поддерживает эту иллюзию, ибо слепых рабов гораздо легче держать в подчинении. Счи­тая свои мысли, желания и настроения собственным достоя­нием и не сознавая, что они в значительной степени навеяны посторонними силами, человек с трудом отказывается от них, ибо против этого восстает его гордость и самолюбие под предлогом якобы защиты прав свободной и независимой личности. При таких условиях о необходимости контроля и сознательного, планомерного отбора мыслей и желаний никто из нас серьезно не думает,  тем более, что мысль,  как бы гнусна и дурна ни была,  преступлением не считается.  Эта точка зрения меняется постепенно лишь тогда, когда чело-. век начинает жить действительно христианской жизнью и принужден бороться за нравственное совершенство. До тех пор мы за мыслями обыкновенно не следим. Вот почему они тянутся через поле нашего сознания такими несвязными не­стройными вереницами, то вялые, тусклые, бесцельные, то лукавые, тщеславные, обыкновенно суетные, иногда злые и преступные. А между тем сюда-то и должно быть обращено самое гастороженное внимание христианина, ибо именно в этой области мысли и чувства и происходит соприкосновение нечистого духа с душою, и здесь-то находятся рычаги его влияния на волю человека. Сатана не может принудить че­ловека к злой деятельности;  он может его только соблаз-

159


нить, то есть или обмануть кажущеюся благовидностью мо­тивов, или увлечь мыслью о наслаждении и приятных по­следствиях греха.

Но как разобраться в мыслях и желаниях? По каким при­знакам отличить те из них, какие внушены диаволом. Как по­чувствовать прикосновение к душе и веяние злого духа?

Люди более опытные в духовной жизни ощущают это непос­редственно по какой-то неизъяснимой тесноте, смущению, тя­жести, беспокойству в душе. Как говорит преподобный Мака-рий Египетский: "Как уксус с вином на вид одинаковы, но гор­тань чувством вкуса различает свойство того и другого, так и душа по самому духовному ощущению и действенности может различить дарования духа и мечтания диавола".

Но это на высших ступенях. Для нашей грубой, омрачен­ной души это недоступно. Достаточно, если на первых порах мы ограничимся качественным анализом помышлений, то есть проверкой их нравственной ценности и будем отсекать те из них, которые явно и определенно противоречат заповедям Божиим.

Что касается вспышек грубых страстей, то наличие их чувствуется всеми безошибочно, и тогда надобно быть особен­но осторожным. "Когда ощутишь, что в сердце твоем не ста­ло мира из-за пристрастия к чему-нибудь житейскому, а вме­сто того в нем дышит раздражительность и злоба, стань тот­час на страже сердца и не давай наполнить его диавольскому огню. Молись сердечною молитвою и укрепляй Божиею силою страстное, нетерпеливое сердце свое. Будь твердо уверен, что злодышущее разжение сердца есть дело врага" (о. Иоанн Кронштадтский).

Бодрствуйте и молитесь, чтобы не впасть в искушение (Мф. XXVI, 41). Так завещал Господь Иисус Христос.

 

Снова святой евангелист Марк рисует пред нами Господа Иисуса Христа во всем величии Его силы и могущества. Сно­ва в двух эпизодах проявляется Его божественная власть не только над человеческими недугами, но и над смертью, и, как всегда, чудесные проявления этой власти проникнуты ду­хом деятельной любви к человеку, печать которой лежит на всей жизни Спасителя.

В одном отношении эти два чуда, по описанию евангелис­та, характерным образом различаются между собою, и эта черта различия заслуживает быть отмеченною.

При воскрешении дочери Иаира, начальника синагоги, Гос­подь, следуя Своему обыкновению, как оно проявляется в^ боль­шинстве Его чудесных деяний, стремится соблюсти тайну.

Во-первых, из всей громадной толпы, которая сопровож­дала Его, тесня и волнуясь, Он берет только Петра, Иакова и Иоанна, Своих ближайших и любимых учеников, и не позво­ляет больше никому следовать за Собою.

Придя в дом Иаира, где уже собрались родственники и знакомые умершей, Он, выслав всех, берет с Собою отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где девица лежала.

Воскресив умершую, Он строго приказывает, чтобы ни­кто об этом не знал.

Таким образом, евангелист здесь трижды отмечает стрем­ление Господа совершить чудо тайно, чтобы не вызвать шума и толков в народе.

При исцелении кровоточивой Господь, наоборот, застав­ляет получившую исцеление женщину, скрывшуюся в толпе, публично засвидетельствовать перед всем народом о чуде, со­вершенном над нею.

Бедная больная, истратившая все свое состояние на док­торов, хотела получить исцеление незаметно, в толпе прикос­нувшись к одежде Иисуса Христа, но Господь не позволил ей укрыться и, почувствовав Сам в Себе, что вышла из ,Него сила, обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде? Ученики возражали Ему, что в тесной толпе, сжи­мавшей их со всех сторон, спрашивать об этом странно. Но Иисус все-таки искал глазами ту, которая это сделала.

Тогда женщина, видя, что она не может укрыться, в страхе и трепете... подошла, пала пред Ним и сказала Ему всю истину.

Господь как сердцеведец, конечно, знал и мог сразу ука­зать в толпе того, кто к Нему прикоснулся, но Он хочет, что­бы исцеленная женщина сама признала и исповедала перед народом случившееся с нею чудо.

161


Зачем? Несомненно, в данном случае открытое исповеда­ние чуда было нужно для тех, кто сопровождал Господа. Сам Он в человеческой славе не нуждался и ее всегда избегал, но в окружавшей Его толпе необходимо было укрепить веру. В этом прежде всего нуждался сам Иаир, особенно ввиду пред­стоящего чуда воскрешения его дочери. Слабой вере началь­ника синагоги предстояло большое испытание: смерть люби­мой дочери, которую, уходя, он оставил тяжело больной, но еще живой. Известие об этой смерти должно было повергнуть его в отчаяние, и для того, чтобы и в эту минуту у него мог сохраниться луч веры в могущество Господа и надежда на Его помощь дочери даже в таких, по-видимому, безнадежных обстоятельствах, для этого надо было, чтобы он сам был сви­детелем необыкновенной, чудотворной силы Господа.

Вот почему Господь потребовал от кровоточивой женщины открытого признания совершившегося над нею чуда.

Возможно, что именно благодаря этому вера Иаира выдер­жала испытание, и, когда несчастному отцу, удрученному пе­чальной вестью о смерти дочери, Господь сказал: не бойся, только веруй, тот в воспоминании о необыкновенном собы­тии с кровоточивой нашел подкрепление для своей веры, и чудо воскрешения могло, таким образом, совершиться.

Этим путем исповедания и открытого свидетельства о яв­лениях силы Божией в жизни людей и укрепляется в челове­честве вера в Бога и в Его промыслительную деятельность, а вместе с тем растет и расширяется круг лиц, составляющих Церковь Христову. Как призывать Того, в Кого не уверова ли? как веровать в Того, о Ком не слыхали? Как слышать без проповедующего?.. Итак вера от слышания (Рим. X, 14, 17), — говорит апостол Павел.

Следовательно, открытое исповедание веры в Бога во мно­гих случаях является для христианина обязанностью, и от­каз от такого исповедничества часто равносилен измене Христу.

Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, — говорит Господь, - - того исповедаю и Я пред Отцем Моим Небес­ным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. X, 32-33).

Особенно в годины общего упадка веры или преследова­ния религии важно и нужно исповедничество. Пример одно­го мужественного человека, открыто, несмотря на насмешки

162


и гонения, исповедующего веру в Бога и Господа Иисуса Христа, поддерживает ее в слабых, колеблющихся сердцах и укрепляет робкие души на подвиг защиты религии и страда­ния за имя Христово. В такое тяжелое критическое время измена Христу и отречение от Него становится особенно по­зорным.

Каким тяжелым грехом кажется нам отречение от Хрис­та апостола Петра в минуту опасности, когда Господь, взя-тый под стражу, находился в руках Своих гонителей, зау­шавших и оскорблявших Его, и когда среди этих страданий около Него не было ни одной души, сочувствующей Ему, кроме двух учеников, затерявшихся в толпе. Такое положе­ние налагало на учеников особые обязательства мужественно и твердо выразить свои симпатии к божественному Стра­дальцу, ибо среди всеобщей ненависти и презрения это было бы для него утешением и отрадой. Недаром разбойник, сде­лавший это на кресте, заслужил прощение и милость Госпо­да. А услышать в такую минуту из уст любимого ученика от­речение от Себя: не знаю Человека Сего (Мк. XIV, 71) разве это не значило для Господа найти в Своей переполнен­ной чаше страданий еще лишнюю каплю горечи? И когда Господь, обратившись, взглянул на Петра (Лк. XXII, 61), как много говорил этот грустный взор! Петр не мог забыть этот взгляд всю свою жизнь,и каждый раз, когда пел петух, он горько плакал, вспоминая свое отречение. Его глаза были всегда красны от слез.

Точно также, когда страдает в гонениях Церковь Христо­ва, наша нежная, любящая мать, воспитавшая нас своим бо­гослужением и уставами, вскормившая нас своим учением, вспоившая нас в таинствах из источника благодати Святого Духа, покидать ее в эти минуты скорби и преследований, от­рекаться, вместо того чтобы защищать, особенно позорно И свойственно душам низким и маловерным.

Наоборот, какую дивную картину благородства, вернос­ти, честности представляет исповедничество христианских мучеников первых веков в годы гонений!

Вот сцена, обычная для того времени.

Южный город... На главной городской площади выстроен помост, и на нем перед игемоном идет допрос христиан. Кру­гом страстная южная толпа, впечатлительная, непостоянная, изменчивая, как море, полная смешанных чувств. Одни смотрят на христиан с презрением, как на глупцов и фана-

163


тиков, вредных для государства; другие — с нескрываемым удивлением, ибо никак не могут понять, что за сила застав­ляет их идти на пытки и смерть; третьи полны внутреннего восторга и преклонения перед мужеством и непоколебимой твердостью этих людей... А их, этих странных, удивитель­ных людей, много... Тут и глубокие старцы, убеленные седи­нами, согбенные от годов и изможденные суровой жизнью, тут и зрелые мужи в полном расцвете сил и способностей, юноши, стоящие на пороге жизни, обвеянные молодыми на­деждами, девушки, робкие и нежные, как лилии, даже дети... И все они твердят одно слово, которое бесповоротно осуждает их на казнь: "Я — христианин!", "Я — христиан­ка!" И в этом исповедничестве все они одинаково тверды: и давнишние христиане, и только что обращенные ко Христу неофиты.

У всех один порыв, одно чувство, одна великая любовь ко Христу... Одна мысль, полная восторга: "Познать Тебя, Гос­поди, почуять вдруг, что нет в жизни никого выше, покло­ниться страданию Твоему, здесь терпеть пытки короткими часами, чтобы в вечности ликовать с Тобою, разделить с То­бою, любимым, страдания Твои — выше этого нет счастья!"

Им предлагают за отречение славу, богатство, сказочное благополучие, словно надбавляя ставку, словно желая испы­тать, до какого предела может дойти безумие христиан, -ничто их не прельщало. Нет той цены, за которую они могли бы изменить Христу и продать веру свою.

А с другой стороны лежат орудия пыток, разводят кост­ры, топят олово, чтобы пытать струей раскаленного метал­ла... Весь этот ужас злобы и жестокости, истощивший фан­тазию в изобретении, самых невероятных, утонченных пыток и истязаний, грозил мученикам.

И требуется ведь так немного: выбить фиал вина или бро­сить щепотку ладана на языческий жертвенник. Вот и все!..И не хотят!.. Твердят одно: "Я — христианин!", "Я -- христи­анка!" Выше и почетнее этого звания они не знают ничего. И за это умирают. Умирают среди страшных мучений. Умирают спокойно, с молитвой, с ясной улыбкой на устах.

Это-то исповедничество и распространяло веру; на крови мучеников росла и расцветала Христова Церковь. Века от­крытых гонений и мучений за веру Христову прошли. Но развитие и дальнейшее укрепление Церкви Христовой по-прежнему требовало исповедничества мужественных и силь-

164


ных духом людей, ибо борьба злой силы против Церкви не прекратилась, но приняла лишь другие формы: к насилию присоединились коварство и обман. Наступала эпоха ересей.

И в это время мы видим опять целый ряд стойких борцов за веру истинную, защищавших Церковь смелым, сильным, прямым словом, не считаясь с грозившими им опасностями.

Вот- Афанасий Великий. Его выдвинула борьба с ариан­ством, первой злостной попыткой лукавого ума опровергнуть православное учение о богочеловечестве Христа, объявив Его тварным созданием. Почти всю свою жизнь святой Афанасий боролся с этой ересью, принимавшей по временам угрожаю­щие размеры. Бывали моменты, когда гонимое православие покоилось почти на одном Афанасии. Значительную часть жизни он провел в изгнании, но ничто, никакие натиски бури его не сокрушили. Он сохранил и передал грядущим ве­кам учение веры в ненарушимой чистоте.

Далее эпоха иконоборчества. Это было гонение не только против икон, но и против иночества, против церковных уста­новлений, против всего, что налагает узду на страсти. Гоне­ние, поддерживаемое несколькими императорами подряд, ве­лось с озлобленной жестокостью, без разбора средств. И толь­ко маленькая горсть верных Церкви людей, смело возвысив­ших свой голос в защиту древних установлений, отстояла иконопочитание.

В этой самоотверженной борьбе за чистоту веры особенно заметны два героя исповедничества: святые преподобные Фео-дор Студит и Иоанн Дамаскин.

Иоанн Дамаскин был первым министром дамасского хали­фа. Необычайно даровитый и пламенно верующий, он всю свою ревность и весь свой талант отдал борьбе с иконоборче­ством. В защиту икон им написано много вдохновенных сти­хотворений, которые приобрели необычайную популярность в народе и распевались по всему пространству Византийской империи, поддерживая маловерных и укрепляя слабых. Глав­ный гонитель икон — император Византийский Лев III Исав-рянин — до сего времени не мог ничего сделать с Иоанном, чтобы остановить его деятельность, ибо Дамасский халифат находился за пределами его власти. Наконец злоба ненавист­ника икон нашла коварное средство: он приказал составить подложное письмо, полученное им якобы от Иоанна и содер­жащее в себе предложение изменить халифу с целью свер­жения его с трона. Письмо это он переслал халифу, как

165


будто бы возмущенный низостью предложения. Цель клевет­ника была достигнута: повелитель Дамаска в страшном гневе на своего первого министра приказал отрубить ему руку, на­писавшую якобы предательское письмо.

Так пострадал святой Иоанн за свое смелое исповедниче-ство. Да, это были люди! И каким укором веет на нас от этих цельных, светлых образов в наше время, в нынешней сму­те, восстающей на Церковь, на церковные установления, на Христа.

А как нужно теперь исповедничество! Какое великое зна­чение в жизни Церкви имеет иногда открытое исповедание веры или смелое слово обличения неправды даже одним му­жественным человеком.

В 1439 году римско-католический папа составил план так называемой унии, или объединения с Восточно-Православной Церковью, стремясь подчинить ее своему влиянию и господ­ству. С этой целью созван был Собор во Флоренции, на кото­рый приглашены были представители Православной Церкви. Немало нашлось среди них предателей, которые согласились принять унию, предоставлявшую католичеству власть над православием. Но один отец Восточной Церкви, Марк Ефес-ский, человек всеми уважаемый за свою искренность, чест­ность и преданность вере, отказался подписать акт о соедине­нии Церквей. И таково было влияние и уважение, которым он пользовался, что римский папа, узнав, что в соборных протоколах нет подписи Марка, воскликнул: "Ну, так мы ни­чего не сделали!" Он был прав: флорентийская уния не приве­ла ни к чему.

Вот что значит иногда стойкость одного человека! Особен­но важны примеры стойкой веры и открытого исповедания для молодежи, которая часто ищет и не нахфдит опоры в сво­их религиозных устремлениях. Представьте себе молодого че­ловека, заброшенного в неверующую среду. Быть может, в его душе и есть правильные устои веры, заложенные еще в семье, но ведь все это, все его духовное мировоззрение нахо­дится только в состоянии формирования и потому неустойчи­во. Отрицательные впечатления полного безразличия к вере или легкомысленной критики лезут со всех сторон на нео­крепший мозг, и капля по капле исчезает детская вера. Для такого юноши найти опору для борьбы с окружающей рели­гиозной холодностью в примере сознательно верующего чело­века — великое счастье. Некоторые, хотя, к сожалению, не-

166


многие верующие, понимают это и не скрывают своих рели­гиозных убеждений.

"Перед молодежью, — говорил как-то известный профес­сор философ Астафьев, — я не скрываю, но сознательно "под­черкиваю свои религиозные верования. Если под вечер, в хо­лодную погоду случится проехать мимо Иверской, когда там пустынно, то случается — перекрещусь маленьким крестом, не снимая шапки. Но если я вижу студента-ученика, то, не­взирая ни на какую погоду, снимаю шапку и крещусь широ­ким крестом".

Если от этих образов великих и малых исповедников мы перенесем внимание на свою жизнь, то, наверное, найдем иную картину. Мы не только не считаем нужным открыто исповедовать свою веру, но, напротив, часто тщательно скрываем свои христианские убеждения, как будто стесня­ясь и стыдясь их. Многие, привыкшие осенять себя крест­ным знамением, проходя мимо храма, иногда боятся снять шапку и перекреститься, если на них смотрят или если вблизи они заметят знакомого неверующего насмешника. Какая-то странная трусость, навеянная несомненно духом лукавым, овладевает ими иногда! Показаться смешным в глазах этого скептика-недоучки, щеголяющего модным либе­рализмом воззрений, — это ужасно! Подумайте, что скажут: XX веке веровать! Век пара и электричества --и вера в Бога, как в средние века! Какая отсталость! Да еще по-право­славному, по-старушечьи! Лютеранство — это еще куда ни шло с его рациональным подходом к религии!.. Но правосла­вие! Фи, как смешно!" И православный человек, сжавшись комочком и боязливо оглядываясь на насмешника, старается поскорее проскользнуть мимо храма не крестясь, хотя на сердце скребут кошки, а рука так и просится к шапке.

Так велика эта боязнь насмешки и опасение показаться отсталым, что иногда искренно верующие люди, особенно го­родского интеллигентного круга, вместо хорошей иконы с лампадой на видном месте вешают маленький, едва замет­ный образок где-нибудь в углу, да еще под цвет обоев, чтобы сразу и разглядеть было невозможно. Помилуйте! Придут го­сти, знакомые, интеллигенция... осудят!

Разве это не отречение?— Не знаю Человека Сего!

Случается порой, что в веселом обществе рассказывают так называемый смешной анекдот, полный самого возмути­тельного кощунства, и никто из присутствующих не остано-

167


 

вит рассказчика, не выскажет своего негодования против ос­корбления религиозного чувства. Кому не приходилось слы­шать кощунственных пародий вроде "Сотворения мира" или "Истории потопа"? И надо заметить, что эти пародии не из самых худших. В последнее время появились рассказы и анекдоты, богохульство которых жутко и страшно. Составле­ны фарсы и комедии в таком же роде, которые рассказывают­ся открыто, на сцене... И православные люди все это слуша­ют молча, а иногда хихикают и рукоплещут... Не уважаем мы своей религии!

Особенно в настоящее лукавое время, когда против право­славия ведется такой ожесточенный поход, выясняется все более, как мало мы дорожим верой своих предков. Широкой волной разливается отступничество, захватывая не только молодежь, но иногда и стариков. Изменяют Православию и Церкви чрезвычайно легко, по самым незначительным причи­нам. Желание карьеры, боязнь притеснений, служебное поло­жение, дерзкие насмешки, легковесные ^иа8^-научные докла­ды — все это признается извинительным поводом для отступ­ничества, по крайней мере, внешнего. Если сравнить с этим настроением силу веры первых христиан эпохи гонений, то сравнение это будет далеко не в нашу пользу. Как дорожили тогда христианством! Какие цельные, сильные, прямые и чес­тные натуры вырабатывала эта глубокая преданность рели­гии, и как дрябло и бессильно современное общество, нося­щее христианский ярлык! Как мало в нем блесток, не говорю — евангельских, но просто духовных ценностей!

Часто оправдывают себя тем, что изменяют Церкви и Гос­поду Иисусу Христу лишь внешним образом, под давлением обстоятельств, а в душе верны по-прежнему.

Но ведь Господь говорит: Кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. X, 33). Апостол Павел свидетельствует: Верно слово: если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем; если терпим, то с Ним и царствовать будем; если отречемся, и Он отре­чется от нас (2 Тим. II, 11, 12).

Разве это не страшно?

Гонят Церковь — должны и мы нести гонение. Терпит Христос — должны терпеть и мы, разделяя Его страдания, ибо кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. X, 38), — говорит Он.

168


Итак, исповедничество для православного христианина в настоящее время необходимо и неизбежно.

Но здесь возникает один важный и вполне естественный вопрос: если для христианина необходимо открытое исповед­ничество, то как согласовать с этим сохранение тайны духов­ной жизни, что также требуется от него, как это мы видели в прежних беседах? Ведь и Господь, требуя исповедания от кровоточивой женщины, не требует этого от Иаира, но, на­оборот, повелевает ему и его родственникам молчать о чуде воскрешения девицы. Значит, и исповедничество требуется не всегда, но лишь в некоторых, определенных случаях.

•Совершенно верно, и прочитанный евангельский рассказ дает ясное указание, когда именно требуется исповедничество.

Когда выступила исцеленная женщина со своим публич­ным признанием чуда?

Когда потребовал этого от нее Господь.

В этом заключается ответ на поставленный вопрос и раз­решение высказанного недоумения.

Исповедничество во время гонений обязательно для хрис­тианина, когда к этому призывает его Господь, то есть когда обстоятельства складываются для него таким образом, что ему необходимо выявить перед людьми свое отношение к Богу: за Христа он или против Христа. Обстоятельства на­шей жизни, все, до последней мелочи, определяются волею Божиею, и если Господь ставит человека в необходимость от­крыто исповедать свои верования, то это и есть призыв Божий.

Когда христиан первых веков брали под стражу и приво­дили к игемону для допроса, они мужественно исповедали свою веру в Христа, но сами мучений не искали.

Самовольный вызов на подвиг исповедничества обыкно­венно связан с чувством гордости и самомнения и им руково­дится, а потому часто бывает наказан, ибо Бог гордым про­тивится, а смиренным дает благодать (1 Пет. V, 5). Само­вольные исповедники, оставленные без благодатной помощи Божией, своими силами не могут выдержать испытания и не­избежно кончают отречением.

Сохранилась от древних времен скорбная повесть об од­ном христианине-отступнике, некоем Нарциссе, который во время тяжелого гонения сам вызвался на исповедничество и, несмотря на увещания духовного отца, явился к языческому правителю, чтобы принять мученический венец за имя Хри­стово.

167


Что тебе надо? — спросил он.

Я христианин, — твердо отвечал Нарцисс, — и пришел тебе сказать, что ваши боги — идолы, а вы — безумцы, по­ клоняющиеся дереву и камню...

Но ведь ты знаешь, что христиане по эдикту императо­ра подлежат смертной казни? Зачем ты пришел, глупец? Ухо­ди...

— Мы, христиане, не боимся смерти... Она приводит нас ко Христу...

        Молчи... Откажись от своих слов или я прикажу тебя пытать...

        Пытай... Нам, христианам, мучения за Христа слад­ки... За Него мы все готовы претерпеть! И никакие муки не
заставят меня отречься от Него!

Эта самонадеянность непризванного исповедника была же­стоко наказана.

Игемон призвал палачей. Нарцисс стойко выдержал не­сколько пыток, все время твердя, что ему не страшны ника­кие мучения. Но его воля, не подкрепленная благодатию Бо-жиею, в конце концов не выдержала и, когда принесены были по распоряжению правителя новые ужасные орудия пытки, он упал духом, позорно отрекся от Христа и принес жертву идолам.

Поэтому древняя Церковь никогда не одобряла этой рев­ности не по разуму и всегда советовала с осторожностью и благоразумием выжидать ясных указаний воли Божией, при­зывающих к мученичеству.

Даже епископы часто скрывались от мучителей, сберегая свою жизнь для пользы Церкви, а христиане, предавшие себя самовольно на мучения, не причислялись к лику святых.

Это отношение Церкви к исповедничеству нашло себе вы­ражение в правилах святого Петра, архиепископа Александ­рийского, признанных каноническими, то есть обязательны­ми для руководства в христианской жизни. В его 9-м правиле выясняется православная точка зрения по этому вопросу.

Домовладыка и Учитель наш, — говорится здесь, — час­то уклонялся от хотевших наветовати Ему, и яко иногда ради их и не ходил явно, и когда приближалось время стра­дания Его, не Сам Себя предал, но ожидал, доколе не при­шли на Него со оружием и с дрекольями, и тогда рек им: Яко на разбойника ли изыдосте со оружием и дрекольми яти

170


Мя? Они же, глаголет Евангелист, предали Его Пилату. По подобию Его, пострадали и текущие к Его мете, памятуя Бо­жественные слова Его, в которых Он, по'дкрепляя нас, глаго­лет о гонениях: внемлите себе, предадят бы вы на сонмы, и на соборищах их биют вас. Предадят, глаголет,, а не сами себя предадите: и пред владыки же и цари ведени будете имене Моего ради, а не сами себя поведете. Ибо Он хощет, чтобы мы и преходили от места на место, будучи гонимы за имя Его, якоже и паки слышим Его глаголющаго: егда же гонят вы во граде сем, бегайте в другий; поелику Он не хощет, что­бы мы сами приступали к щитоносцам и копиеносцам диаво-ла, да не соделаемся для них виновниками множайших смер­тей, аки бы вынуждая их к большему ожесточению и к со­вершению смертоносных дел; но чтобы мы ожидали и вни­мали себе, бодрствовали и молились, да не внидем во иску­шение".

Таким образом, христианин не должен сам искать муче­ний, напрашиваясь на них, чтобы тем не ввести гонителей христианства в сугубый грех ожесточения и новых преступле­ний, но, вынужденный к исповедничеству, обязан принять на себя этот подвиг.

 

Господь Иисус Христос начал Свою деятельность в Гали­лее. Здесь, около Геннисаретского озера, нашел Он Своих первых учеников и последователей; здесь впервые раздались вечные слова Божественной проповеди; здесь совершены были первые чудеса.

Галилея в то время была цветущей страной с хорошо раз­витым земледелием и оживленной торговлей. Ее население составляло племя сильное и храброе, земледельческое и воин­ственное, даже беспокойное и ревнивое к свободе. Его предки из Завулона и Неффалима оставили блестящую страницу в истории завоевания Ханаанской земли. Несмотря на эти великие воспоминания, полный энергии патриотизм, Гали­лея, не имевшая знаменитых ученых и школ, не пользова­лась ни малейшим уважением в эти времена формализма и религиозной законности, когда полным доверием пользова-

171


 

лись только книжники и раввины. Жители Иерусалима и чистые иудеяне презирали ее. Галилеянин казался им суще­ством необразованным, невежественным, простым и грубым. Они поднимали на смех его наречие и выговор.

И однако эта страна заслуживала гораздо лучшей репута­ции. Здесь сильна была верность родным преданиям; любовь к свободе не была подавлена римским игом и поддерживала лишь оживленные ожидания Мессии — избавителя; сердце народа* несмотря на внешнюю грубость, сохранило девствен­ную чистоту и было восприимчиво к правде Божией и глаго­лам жизни вечной.

Господь с первых же шагов Своей проповеднической дея­тельности имел здесь большой успех. Народ стекался Его слушать толпами. Многие приходили издалека и неделями сопровождали его, упиваясь божественными словами. Гото­вы были слушать Его целыми днями, забывая о пище. Вера в Него, в Его учение, в Его чудотворную силу росла с каж­дым днем, а вместе росло Его влияние в народе, умножались и чудеса.

Когда из Галилеи Господь захотел перейти в Свое отече­ство, в Назарет, где жила Его семья и где Им проведены были детские годы, Он уже пользовался громкой славой.

Молва о Нем шла далеко. О Нем говорили как о Великом Пророке, обладающем великой силой слова и чудотворений. Многие готовы были признать в Нем Мессию. Казалось, при таких условиях назаретяне должны были встретить Его с особым радушием и восторгом. Ведь это был их пророк, вы­шедший из их среды, выросший в их городе, их слава, гор­дость, украшение.

И вместо этого мы видим совершенно обратное явление. В родном городе Господь был встречен полным равнодуши­ем. Ни Его дивная, вдохновенная проповедь, полная силы и премудрости, ни удивительные чудеса, которые Он творил, ни ореол славы, венчавший Его, не могли возбудить в его со­отечественниках веры в Него, в Его Божественное посланни-чество, так что Иисус дивился неверию их. Это тем более удивительно, что назаретяне имели полную возможность сами оценить влияние Его проповеди и чудотворную силу. Не замечать в Нем этой необыкновенной силы не было ника­кой возможности.

Но вместо того, чтобы поддаться обаянию Его учения и признать Его, по меньшей мере, пророком, они только с

172


изумлением спрашивают: откуда у Него это? что за пре мудрость дана Ему, и как такие чудеса совершаются рука­ми Его?

Это вопросы праздного, возбужденного любопытства, ко­торые ни к чему не обязывают и ни к чему не ведут.

Такое отношение к Нему соотечественников вызвало скорбное .замечание Господа Иисуса Христа: не бывает про­рок без чести, разве только в отечестве своем и у сродни­ков и в доме своем.

Как относились к Господу его домашние и сродники, мы уже знаем. Братья Его не веровали в Него, — говорит еван­гелист Иоанн (Ин. VII, 5), и считали просто сумасшедшим. Но и отношение сограждан было не лучше. Первоначальное равнодушие и недоверчивое любопытство скоро перешли в ярость и открытую злобу, когда проповедь Спасителя затро­нула их национальное самомнение. Кончилось тем, что они выгнали Его из города и хотели свергнуть с горы (Лк. IV, 29).

Чем объяснить это? Как понять это невероятное отупение совести и потемнение рассудка, приводящее к подобным дея­ниям? Ведь не могли они не знать, что выгоняют, во всяком случае, необыкновенного человека, уже признанного Вели­ким Пророком во многих городах?

Ключом для разрешения этой психологической загадки является третий стих VI главы.

Не плотник ли Он, — говорили они, - - сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем.

Они знали всю семью Господа и никогда не находили в ней ничего необыкновенного, не замечали ни в ком из ее членов даже особенных дарований. Самого Иисуса они знали давно, с детства. Часто видели Его на улицах города или у водоема источника вместе с Матерью. Видели в мастерской, где Он работал под руководством престарелого Иосифа. И никогда им в голову не приходила мысль, что из этого маль­чика выйдет что-нибудь необыкновенное. Он казался им та­ким же, как и все дети.

Они слишком давно знали Его, слишком часто видели Его и слишком привыкли к Нему.

Этим объясняется их отношение к Нему.

Мы никогда не ценим того, к чему слишком привыкли. Привычный предмет уже не возбуждает того напряженного внимания, с которым мы встречаем новинку. Даже чудесное

173


в силу привычки начинает казаться обыкновенным. Человек, слишком хорошо нам знакомый, не может рассчитывать на чересчур высокую степень нашего уважения и почтительного удивления, которое мы готовы подарить тому, кого знаем лишь поверхностно, понаслышке. Некоторая доля неизвест­ности всегда повышает тон отношения. Жених преклоняется перед невестой гораздо больше, чем муж перед женой, а ла­кей, говорят, никогда не уважает своего барина.

То же случилось и с назаретянами: они настолько при­выкли к Господу, привыкли считать Его своим, ровней, что, даже замечая в Нем чудесное, только недоумевали, пожимали плечами и пытались найти всему естественное объяснение. Вот почему они не поверили в Него как в Мессию и не отда­лись Ему всей душой, как это сделали многие галилеяне.

Но этот же закон действует и теперь в духовной жизни.

Для христианина, посвятившего свою жизнь служению Господу Богу, всегда есть опасность потерять свежесть своего чувства к Нему благодаря привычке и заменить искреннее, сердечное служение формальным, механическим, часто не­брежным исполнением религиозных обязанностей.

Это случилось с еврейским народом, которому пророк Исайя бросает тяжелый упрек: Вот, в день поста вашего вы исполняете волю вашу и требуете тяжких трудов от дру­гих. Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, что­бы дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был услышан на высоте (Ис. ЬУШ, 3-4). Это же случилось и с руководителями еврейства, книжни­ками, фарисеями и священниками, которым Господь с горе­чью говорит: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что да­ете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру (Мф. XXIII, 23). Вы по наружнос­ти кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лице­мерия и беззакония (Мф. XXIII, 28). Знаю вас: вы не имеете в себе любви к Богу (Ин. V, 42).

То же самое, к великому сожалению, случается нередко и с нашими священнослужителями. Привыкая к таинствам и священнодействиям, они перестают в них чувствовать веяние Святого Духа, теряют всякое.благоговение к ним и все слое служение Богу начинают ограничивать бездушным и спищ-ным совершением служб и треб.

Особенно трагически сказывается этот закон привычки на наших певчих, церковных прислужниках и детях духо-

174


венства. Мне никогда не приходилось видеть более безобраз­ного поведения в церкви, чем то, которое дозволяют себе пев­чие и мальчики, прислуживающие в алтаре. Это объясняется именно тем, что, привыкая к храму, они начинают чувство­вать себя в нем как дома и совершенно забывают о невиди­мом присутствии в нем Великого, Всемогущего, Всеправедного Творца. .

Но и с каждым верующим может случиться эта потеря живой веры и живого чувства к Богу, и опасность особенно велика для тех, кто по своему положению обязан нести дли­тельный и утомительный труд служения, не имея понятия о законах духовной жизни и не пользуясь указаниями опыт­ных людей.

Это состояние духовного огрубления или одичания очень тяжело и опасно, ибо выйти из него опять на правильную дорогу гораздо труднее, чем встать на эту дорогу только что начинающему новичку. Переучивать снова неправильно выу­ченное всегда труднее, чем заучивать что-нибудь новое, еще незнакомое, ибо здесь приходится сначала разбить укоренив­шуюся привычку, что отнимает много сил и времени. Это -азбука педагогики. Если ученику музыки с самого начала дана неправильная постановка руки и пальцев, то освобо­диться от этого недостатка и перейти на правильную методу представляет впоследствии очень большие трудности. Чтецы, перебившие язык на спешном чтении, проглатывающие целые слоги до потери смысла, часто до конца жизни не могут на­учиться читать внятно и отчетливо. Точно так же и в духов­ной жизни, и в служении Богу. Есть несчастные батюшки, до такой степени привыкшие к небрежному и неряшливому со­вершению богослужения, что они уже не могут, несмотря на все старания, исполнять его истово, чинно, с благоговением. Закоренелая привычка побеждает все усилия, когда, сознав опасность положения, пытаются с ней бороться. Язык сам собою мчится вперед, стремительно выбрасывая слова, не по­спевающая за ним мысль прыгает с пятого на десятое слово или мечется по сторонам, а руки и тело сами собой проделы­вают заученные и усвоенные привычкой жесты. Еще хуже, когда человек даже не сознает, что он перестал уже быть свя­щенником и молитвенником, что он не более как говорящий автомат. Здесь начинает уже чувствоваться гнет проклятия Бо-жия за небрежность, ибо сказано: Проклят творяй дело Гос­подне с небрежением (Иер. ХIVIII, 10).

175


В этом состоянии потери живого ощущения Бога вся вне­шняя деятельность, имеющая, по-видимому, целью прибли­зить к Нему человека, осуждена на полную духовную бес­плодность. Прежде всего молитва, одно из главных средств духовной жизни, перестает быть действенной. До Бога она не доходит.

"Помни, — пишет о. Иоанн Кронштадтский, — что если ты во время молитвы не празднословишь, а с чувством гово­ришь слова молитвы, то слова твои не возвратятся к тебе тощи, без силы (как шелуха без зерна), но непременно прине­сут тебе те самые плоды, которые заключаются в слове, как плод в оболочке. Это дело самое естественное, как естествен­ны и обыкновенны в природе плод и оболочка его... Чем ис­креннее, сердечнее будешь произносить каждое слово, тем больше плода от молитвы; каждое слово, как зернышко, при­несет тебе плод духовный, как зрелый колос... Но если ты слова бросаешь попусту, без веры, не чувствуя силы их, как шелуху без ядра, то пустыми они к тебе и воротятся; шелуху бросаешь, шелуха к тебе и воротится".

Есть старая легенда, наглядно показывающая нам, как бесплодны иногда бывают наши молитвы.

Давно-давно жил один святой старец, который много мо­лился и часто скорбел о грехах человеческих. И странным ему казалось, почему это так бывает, что люди в церковь ходят, Богу молятся, а живут все так же плохо. Греха не убывает.

"Господи, -- думал он, -- неужели не внемлешь Ты на­шим молитвам? Вот люди постоянно молятся, чтобы жить им в мире и покаянии, и никак не могут. Неужели суетна их молитва?"

Однажды с этими мыслями он погрузился в сон. И чуди­лось ему, будто светозарный ангел, обняв крылом, поднял его высоко-высоко над землей... По мере того, как поднима­лись они выше и выше, все слабее и слабее становились зву­ки, доносившиеся с поверхности земли. Не слышно было бо­лее человеческих голосов, затихли песни, крики, весь шум суетливой мирской жизни. Лишь порой долетали откуда-то гармоничные, нежные звуки, как звуки далекой лютни.

Что это? — спросил старец.

Это святые молитвы, — отвечал ангел, — только они
слышатся здесь!

Но отчего так слабо звучат они? Отчего так мало этих
звуков? Ведь сейчас весь народ молится в храме?..

Ангел взглянул на него, и скорбно было лицо его.

176


        Ты хочешь знать?.. Смотри...

Далеко внизу виднелся большой храм. Чудесной силой раскрылись его своды, и старец мог видеть все, что делалось внутри.

Храм весь был полон народом. На клиросе виден был большой хор. Священник в полном облачении стоял в алтаре.

Шла служба. Какая служба — сказать было невозможно, ибо ни одного звука не было слышно. Видно было, как сто­явший на левом клиросе дьячок что-то читал быстро-быстро, шлепая и перебирая губами, но слова туда, вверх, не долета­ли. На амвон медленно вышел громадного роста диакон, плавным жестом поправил свои пышные волосы, потом под­нял орарь, широко раскрыл рот, и... ни звука!

На клиросе регент раздавал ноты: хор готовился петь.

"Уж хор-то, наверно, услышу..." — подумал старец.

Регент стукнул камертоном по колену, поднес его к уху, вытянул руки и дал знак начинать, но по-прежнему царила полная тишина. Смотреть было удивительно странно: регент махал руками, притопывал ногой, басы краснели от натуги, тенора вытягивались на носках, высоко поднимая голову, рты у всех были открыты, но пения не было.

"Что же это такое?" — подумал старец.

Он перевел глаза на молящихся. Их было очень много, разных возрастов и положений: мужчины и женщины, стари­ки и дети, купцы и простые крестьяне. Все они крестились, кланялись, многие что-то шептали, но ничего не было слыш­но.

Вся церковь была немая.

Отчего это? — спросил старец.

Спустимся, и ты увидишь и поймешь... — сказал ангел.
Они медленно, никем не видимые, спустились в самый

храм. Нарядно одетая женщина стояла впереди всей толпы и, по-видимому, усердно молилась. Ангел приблизился к ней и тихо коснулся рукой... И вдруг старец увидал ее сердце и понял ее мысли.

"Ах, эта противная почтмейстерша! — думала она.  -Опять в новой шляпе! Муж — пьяница, дети — оборванцы, а она форсит!.. Ишь выпялилась!.."

Рядом стоял купец в хорошей суконной поддевке и задум­чиво смотрел на иконостас. Ангел коснулся его груди, и пе­ред старцем сейчас же открылись его затаенные мысли: "...Экая досада! Продешевил... Товару такого теперь нипо-

177


12  488


раздо легче и наконец при усиленной борьбе плоти и диавола, молится устами, не доводя до сердца силы слов молитвен­ных. Что сказано о молитве, то следует сказать и о причаще­нии Святых, Бессмертных и Животворящих Тайн. Часто сна­чала человек причащается с живою верою, с чувством любви и благоговения, а потом, при непрестанном противодействии плоти и диавола истине Божией, уступает им победу над со­бой и причащается лицемерно... Это же бывает и с таинством покаяния. Это же бывает и со всеми проявлениями религиоз­ной жизни, если христианин не принуждает себя к напряже­нию духовных сил.

Так создается гибельная привычка. Но привыкнуть мож­но и к дурному, и к хорошему. Можно привыкнуть к небреж­ности, и тогда вся религиозная жизнь становится холодной и мертвенно-формальной. Животворящий дух, таящийся в свя­тых словах молитвословий, в таинствах и в других религиоз­ных формах, не проявляет себя для души нерадивой, ленивой и холодной и на нее не действует. Но можно, наоборот, со­здать себе привычку благоговейного, истового, сердечного ис­полнения всех религиозных обязанностей, и тогда для нас откроется в них неистощимый родник благодатной силы, оживляющей и укрепляющей в жизнь духовную. Отсюда вы­вод: если мы хотим избежать духовного огрубения, если хо­тим, чтобы молитвы, таинства, обряды, весь ритуал религии не потерял для нас от частого повторения Духа жизни и не превратился в пустую формальность, ничего не говорящую душе, если хотим, наконец, чтобы самые добродетели наши, если таковые имеются, не превратились в лицемерное ханже­ство, то средство против этого состоит прежде всего в том, чтобы с самого начала духовной жизни исполнять все, чего требует христианский долг, с величайшей старательностью и вниманием, с напряжением всех духовных и физических сил, не позволяя себе разленения и небрежности.

Здесь нет мелочей, не стоящих внимания, ибо из мелочей создается великое, весь тон духовной жизни, и поэтому каж­дая подробность требует тщательного и аккуратного выпол­нения. Бог поругаем не бывает, и самая незначительная не­брежность в отношении к Нему непременно отразится ущер­бом в вашей духовной жизни. Поэтому что бы вы ни делали в деле служения Ему, делайте изо всех своих сил; то, что сделано кое-как, никогда не бывает сделано правильно. Тре­буется добросовестное делание.


А для того, чтобы поддерживать в себе эту ревность и не ослабевать, надо иметь всегда живую веру, что Бог наш в Троице покланяемый, Отец, Сын и Святой Дух, всегда с нами, взирает на нас и по первому слову нашей искренней молитвы о помощи готов помогать нам в святом деле. Помя-туя, что Вседержитель всегда с нами, и имея Его самым де­лом в мыслях своих, отвергая от сердца своего всякие по­мыслы, сомнения житейские, попечения и пристрастия, мы всегда будем достойно совершать Божие дело. Наиболее яр­ким примером такого добросовестного делания являются ученики и апостолы Господа, как это видно из 8-9 стихов VI главы. Отправляясь на проповедь, они не берут ничего в до­рогу, кроме одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в по­ясе, ни двух одежд, обуваются в простую обувь. Ничто не должно им мешать, ничто не должно связывать и отвлекать от того дела, на которое Господь их посылает. Все внимание, все силы, все их существо отдается исключительно Богу и Божию делу.

 

ГЛАВА VI, 14-29

Этот пример должны и мы постоянно иметь перед глаза­ми и помнить грозное предостережение: Проклят, кто дело Господне делает небрежно.

В истории казни Иоанна Крестителя, о которой повеству­ет святой евангелист, пред нами рисуется трагическая фигу­ра Ирода, убийцы Великого Пророка.

Это не был Ирод, избивший младенцев в Вифлееме, в тщетной надежде погубить Иисуса. Тот, как мы знаем, умер еще во время пребывания святого семейства в Египте.

, Ирод, убивший Иоанна Крестителя, был так называемый Ирод Антипа четвертовластник, или тетрарх Галилеи, чело­век, быть может, не столько порочный, сколько слабый по характеру. Совершенное преступление терзало его. Он не мог забыть Иоанна. Только вследствие своей слабохарактерности не угрызения совести испытывал он, а непреодолимое чув­ство боязни. Кровавый призрак обезглавленного Пророка преследовал его. Когда он услыхал о Господе, о Котором в народе шли горячие споры, его первая мысль, навеянная ис-


 


180


181


пугом, была, что это воскрес убитый Иоанн. В лице вновь появившегося Пророка он боялся найти мстителя за проли­тую кровь, и эта боязнь была тем сильнее, что он вполне со­знавал несправедливость казни Крестителя. Только фаталь­ное сцепление обстоятельств привело его к этому преступле­нию, допущенному им против воли. Несмотря на суровые об­личительные речи Иоанна, направленные против Иродиады и тетрарха, последний в глубине души уважал своего обли­чителя, ибо знал, что он — муж праведный и святой. Поэто­му, даже заключив его в темницу по настоянию Иродиады, он берег его, с удовольствием слушал его и много делал по его совету. Когда Соломин, дочь Иродиады, потребовала от него голову Иоанна Крестителя, правитель опечалился. Как же случилось это? Как допустил Ирод это убийство? Как мог дойти он до такого состояния, что вопреки своим сердечным склонностям принужден был согласиться на страшное требо­вание Соломин и по ее приказанию отрубить голову Пророку?

Попробуем заглянуть в эту темную душу и проследить, как постепенно назревало здесь преступление, вызванное страстью, и как разгоралась и укреплялась сама страсть. Вы­яснить законы развития порока и страсти для нас очень важно, ибо в душе каждого человека они действуют прибли­зительно одинаково, и на примере Ирода мы можем выяс­нить условия наших собственных падений.

Дело начинается похотью, нечистою любовью к Иродиа-де, снохе Ирода, жене его брата Филиппа. Нисколько не за­ботясь о том, чтобы остановить развивающуюся преступную страсть, Ирод скоро переходит к делу, легко переступает че­рез первое препятствие и жену брата своего делает своей же­ной. Этот первый шаг уже достаточно ясно показывает, на­сколько развилась страсть в его душе, ибо сила страсти из­меряется величиной преодолеваемых ею препятствий; други­ми словами, чем труднее препятствие, побежденное страс­тью, тем о большей силе страсти это говорит. Но, победив первое препятствие, Ирод сейчас же встречается с другим -обличительною проповедью Иоанна Крестителя, который го­ворил Ироду: не должно тебе иметь жену брата твоего.' Эти упреки, несомненно, имели для Ирода больше значения, чем неловкость перед братом и боязнь общественного мне­ния, которое, благодаря подобострастию его руководителей-фарисеев и саддукеев, легко было заставить молчать. Прину­дить к молчанию неподкупного Иоанна или заставить его

182


смягчить прямолинейный тон обличений оказалось невоз­можным. Кроме того, и на совесть самого Ирода эти суровые речи должны были оказать большое влияние, ибо Ирод пи­тал к пророку невольное уважение и, несомненно, считался с его мнением. Но тем не менее и это новое препятствие не мог­ло принудить его переломить свою страсть. Более того: он не только не' отступает перед ним, но, подстрекаемый Иродиа-дой, берет под стражу пророка, которого уважает, и заклю­чает в темницу — яркий показатель того, как далеко зашла его страсть. Наконец, в сцене с Соломией он уже почти со­всем не владеет собою. Напряженное до последней степени сладострастие отуманивает его, и он дает свою безумную клятву. Он уже полный раб страсти! Так при отсутствии со­противления усиливается страсть, захватывая в свою деспо­тическую власть человеческую душу. Наряду с этим мы заме­чаем и другое явление: один вид допущенного греха вызывает множество других. В данном случае вслед за блудною похо­тью является вероломство по отношению к брату, кровосме­сительное прелюбодеяние, несправедливость, жестокость, на­силие по отношению к Иоанну, суетная клятва, тщеславие перед гостями, ложное самолюбие и, наконец, убийство. Как будто за первой змеей пробудившейся страсти, сознавшей свою силу, сразу начинает шипеть и шевелиться целая стая других змеек, до сих пор мирно дремавших в душе. Наконец, нельзя оставить без внимания и то обстоятельство, что иску­шения, представляющиеся Ироду, становятся все серьезнее, а преступления тяжелее. Как будто идет проверка, до какой степени падения может дойти этот человек, подчинившийся пороку.

Таким образом, мы видим, как постепенно петля греха за­тягивается все туже и туже и как все меньше и меньше оста­ется надежды на то, что попавший в нее человек сумеет от нее освободиться. Положение становится почти безысход­ным, когда в душе исчезают последние силы и даже жела­ние разорвать эту петлю, и убийство или другое преступле­ние, не менее тяжелое, является тогда лишь естественным следствием, неизбежным заключительным аккордом разнуз­давшейся страсти.

Всматриваясь в процесс развития искушений, как он об­рисован в евангельской повести об Ироде, можно найти здесь тройной закон, которому подчинено это развитие, если оно не встречает противодействия в сознательной воле человека.

183


Первый закон можно назвать законом усиления. Он со­стоит в том, что сила страсти, ее интенсивность и власть над душой растет прогрессивно, по мере того как ей делаются уступки. Уступки ее не успокаивают, но делают лишь более требовательной и властной. Человек, допустивший грех од­нажды, нравственно слабеет и при повторном искушении со­вершает его с большей легкостью, чем тот, кто устоял в первой борьбе. Воля человека укрепляется своими победами и ослабляется поражениями — это закон психологии. Нрав­ственная течь, просочившаяся раз в душе, скоро превращает­ся в бурный поток и разрушает всю плотину морального за­кона совести, если с нею не бороться.

Доктор Матт рассказывает об одном студенте, страдав­шем пороком рукоблудия, который признался ему, что в те­чение первого года порок этот был допущен им один раз, на другой год три раза, а затем стал повторяться каждую неде­лю. Это обычное явление. Мы часто наблюдаем его в разви­тии пристрастия к пьянству. Как гласит народная поговор­ка, "первая рюмка колом, вторая — соколом, прочие — мел­кими пташечками". Уступки и падения играют здесь роль сухого хвороста, который вы подкидываете в костер. Чем больше бросать, тем больше и ярче становится жадное пла­мя. Чем больше грешить, тем сильнее разгорается страсть.

Второй закон - - расширения страсти. За одним грехом неизбежно следует ряд новых. Одна страсть, разгораясь в душе, вызывает к жизни и другие страсти, как будто между ними существует какая-то незримая, таинственная связь. Успех одной страсти служит точно сигналом для других, и все они сразу или одна за другой спешат обрушиться на не­счастную душу, точно желая добить ослабевшего противни­ка. За блудной похотью непременно появляются ревность, недоверие, ложь, зависть, гнев и т.д. и т. д. Здесь как на войне: прорван фронт в одном месте - и сейчас же неприя­тель массами устремляется в прорыв, чтобы расширить и до­кончить поражение.

Однажды давно-давно на одной из голландских верфей строился корабль. Для киля, или для основной балки, к ко­торой прикрепляются ребра — шпангоуты, нужно было най­ти хорошее, длинное, крепкое бревно. В грудах леса, сло­женного на дворе верфи, два рабочих нашли одно, казавшее­ся, на первый взгляд, подходящим.

- Вот, — сказал один из них, — хорошее бревно! Возьмем его...


1 Но другой внимательно осмотрел бревно и покачал головой.

- Нет, — возразил он, — это не годится!

        Почему?

- Видишь здесь маленькую червоточину? Это признак,
что черви уже завелись тут...

        Вот пустяки... Что значит такая маленькая червоточи­
на для такого громадного прочного бревна.  Ее едва заме­
тишь... Возьмем!

Они немного поспорили. Наконец более осторожный ус­тупил. Бревно взяли и из него сделали киль нового корабля.

Несколько лет благополучно плавал по морям новый ко­рабль. Он был легок, прочен и не боялся бурь. Все любова­лись им. Но в один прекрасный день среди совершенно яс­ной и тихой погоды он вдруг без всякой видимой причины пошел ко дну. Когда в море спустились водолазы, чтобы ос­мотреть его, они нашли, что дно корабля было проедено чер­вями. За годы плавания черви размножились и источили все дерево. Маленькая червоточина оказалась роковой для гро­мадного судна.

Так и в душе. Один червячок страсти, если его не истре­бить вовремя, может размножиться в громадном количестве, порождая новые пороки, захватывая все стороны души и подтачивая ее здоровые ткани.

Причина этого — в ослаблении веры. Побежденная од­ним грехом, воля теряет силу сопротивления и легко уступа­ет другим. В глубине человеческой души всегда существует грех в виде самых разнообразных порочных наклонностей и страстей. Эти страсти кипят и бурлят, как в котле, ища вы­хода. Но если человек не уступает им, то его воля играет тогда роль тяжелой свинцовой крышки котла, которая не выпускает бушующий пар. Но стоит лишь немного припод­нять — ив образовавшуюся щель, как бы мала она ни была, с силой устремляются все страсти, существующие в душе. Уступив таким образом, человек тем самым разнуздывает и другие страсти и справиться с ними уже почти не в состоянии.

Третий закон — углубления страсти. Действие его состо­ит, во-первых, в том, что способы удовлетворения разыграв­шейся страсти, охватившей душу, становятся все хуже и нравственно безобразнее. Страсть становится все требова­тельнее, капризнее, причудливее. Она уже не удовлетворяет­ся обычными формами греха, но ищет новых, более утончен­ных, способных более возбуждать истрепанные и притупив-


 


184


185


 


шиеся нервы. Так блудная страсть часто осложняется жесто­костью, переходя в садизм. Чревоугодие требует все новых и новых, более изысканных и замысловатых кушаний. Кроме того, тот же закон углубления проявляется иногда и иначе. Ради удовлетворения растущей страсти человек начинает де­лать преступления все более и более тяжелые. Он жертвует для нее всем, всеми моральными ценностями, которые еще сохранились в его душе.  ..,, ;,

, За борт жизни выбрасывается все,-«что мешает страсти: нравственные привычки, убеждения и принципы, веления долга и религии — все летит вон, начиная с менее важного и кончая самыми крупными ценностями. Так скупец, охвачен­ный страстью сребролюбия, для приобретения денег не ща­дит ничего: сначала прекращает благотворительность, потом погружается в скаредность, отказывая в помощи самым близким людям; далее пускается в бесчестные аферы, жерт­вуя правдивостью и порядочностью, нередко доходит до во­ровства, иногда и до убийства и т. д. Душа постепенно опус­тошается, теряя все, что было в ней ценного, в угоду страс­ти. Человек опускается все ниже и ниже на самое дно греха и порока. Рассматривая законы, действующие в процессе развития страсти, мы без труда можем заметить, что общим, главным, основным условием, от которого зависит весь этот процесс, является отсутствие твердых нравственных правил и исключительное служение своему эгоизму, своему "я".

Отчего Ирод пал так низко? Несомненно потому, что его себялюбие, его личное "я" было для него главным кумиром, которому он служил всю жизнь; другой высшей воли над со­бой он не признавал, кроме собственных прихотей и жела­ний; нравственных принципов мы совершенно не видим в его деятельности, и если он слушался Иоанна Крестителя, то, конечно, не потому, что ценил моральную высоту и чисто­ту его советов, но, вероятнее всего, потому, что угадывал в нем прозорливца, который лучше видит 'тропинки жизни, переплетающиеся в тумане будущего.

Мы подробно остановились на выяснении тех способов и путей, которыми идет развитие страсти, и тех условий, кото­рые ее поддерживают и питают, чтобы при помощи этого анализа облегчить разрешение существенно важного в хрис­тианской жизни вопроса — о борьбе со страстями. Чтобы ус­пешно бороться с неприятелем, необходимо знать его при­емы, уловки и методы. Конечно, в данном случае вопрос на-

186


столько обширен и сложен, что разрешить его в исчерпыва­ющей полноте невозможно в одной краткой беседе, и потому придется ограничиться здесь лишь некоторыми практичес­кими советами.

Во-первых, как можно видеть из всего сказанного, для успешной борьбы со страстью прежде всего необходимо иметь прочные нравственно-религиозные устои. Без этого борьба совершенно невозможна. Где в противном случае най­дет человек точку опоры и во имя чего он будет бороться? В своей собственной личности? Во имя хотений своего "я"? Но ведь здесь-то и находится самый очаг страсти, и в борьбе с нею опираться на собственные желания и склонности — это все равно что, борясь с блудом, дружиться с проститутками и у них искать нравственной поддержки. Пытаться найти эти устои в пользе или выгоде общества тоже бесполезно, по­тому что "общественная польза" - - понятие слишком шат­кое, расплывчатое, разными людьми понимается различно и подлежит бесконечным изменениям в зависимости от обстоя­тельств и условий времени.

Нравственные законы приобретают для человека безус­ловную обязательность и неизменность лишь тогда, когда он сознает их надмирное происхождение и слышит в них голос Бога. Только в этом случае они имеют абсолютную -проч­ность и непререкаемый авторитет. На языке Церкви такое настроение, скрепляющее нравственный закон, называется "страх Божий". Страх Божий является, таким образом, осно­вой нравственности и опорой в борьбе со страстью.

Но если это настроение, заставляющее душу человека подчиниться нравственным правилам, возможно до извест­ной степени в каждой религии, то другое условие, подкреп­ляющее человека в борьбе со страстями во имя нравственно­го закона, имеется налицо только в христианстве: это та бла­годатная сила, та незримая, но постоянно ощущаемая по­мощь, которую Господь подает борющемуся грешнику, при­зывающему Его Святое Имя.

Не знаю, кому принадлежит живописно-наглядное изоб­ражение отношения различных религий к человеку, упавше­му в грязную яму греха и порока и желающему оттуда выб­раться, что говорят в этом случае погибающему, несчастному человеку разные религии и как они пытаются ему помочь и его утешить.

187



Конфуций, основатель китайской религии, изрекает: "Да будет опыт впредь тебе наукой!"

Браминизм: "В следующем перевоплощении ты будешь счастливее!"

Магомет: "На все воля Аллаха!"

А Христос? Христос говорит: "Возьми Мою руку!" На­сколько это отношение к грешнику выше отношения других религий! Насколько в нем больше любви и несколько оно плодотворнее и полезнее для человека тех утешений, которые не выходят из области пустой фразы! Вы хотите выбраться из трясины страсти, которая вас засасывает? Возьмите руку Христа! Когда вам изменяют силы и гибнет последний луч надежды на духовное освобождение, обратитесь лично к Гос­поду. Обратитесь с теплою сердечною молитвою — и, поверь­те, ваш призыв не останется тщетен. Не замедлит просимая помощь!

Итак, первое правило для борьбы со страстью: борьба эта может вестись успешно только на религиозной почве под зна­менем надежды на Господа Иисуса Христа. В этой надежде главная опора и сила христианина!

Во-вторых, борьбу лучше начинать тогда, :когда страсть еще не вышла из первой стадии своего развития — из облас­ти мысли. Боритесь, как только почувствуете первый позыв какой-либо страсти, как только мелькнула о ней первая мысль. Когда страсть начнет осуществляться на деле и когда, подчинясь ей, вы уже сделаете что-нибудь для^ ее удовлетво­рения, тогда остановить ее неизмеримо труднее. Даже в том случае, если вы уже пали, совершив грех на деле, если даже начали привыкать к нему, все же дальнейшая, самая энер­гичная борьба должна вестись в области мысли. Отталкивай­те от себя самый образ греха и позыв к нему, &ак только он появится в мыслях. Научитесь побеждать страстную мечту, ибо здесь корень греха. Извнутрь, из сердца человеческого, — говорит Господь, — исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство., гордость, бе зумство (Мк. VII, 21-22). Остановить грешнее мысли так, чтобы они нас совершенно не беспокоили, мы ^е можем. Это от нас не зависит, ибо они часто навеваются посторонней враждебной нам нечистой силой, которая не щадит при этом самых святых минут и благочестивых настроений. Они возможны даже во время самой горячей и напряжен­ной молитвы.

188


Однажды к старцу пустыннику пришел его молодой уче­ник, жалуясь на обуревающие его грешные помыслы. Старец вывел его в поле.

        Распахни полы... Открой пазуху!
Ученик повиновался.

Можешь ты остановить ветер, чтобы он не проникал
под твою одежду?

Не могу, авва!..

        Так и мысли.. Мы не можем остановить их налет. Мы
можем с ними лишь бороться, не позволяя задерживаться в
душе...

Как лучше и целесообразнее это делать? Лучше бороться с мыслями не отрицательными, а положительными методами. Твердить про себя: "Не буду об этом думать! Не хочу! Не до­пущу!" •— это мало помогает. Лучше попытаться думать о чем-нибудь другом и дурные мысли заменить хорошими. По­лезно на этот случай что-нибудь уже иметь наготове: образы Священной истории, вопросы веры и нравственности, просто благородную мечту в христианском духе. Святые отцы обык­новенно пользовались при этом краткими молитвами, чаще всего молитвой Иисусовой, чтобы отвлечь мысль от искуше­ния. Иногда приводили на память тексты Священного Писа­ния, направленные против соблазна и разбивающие его на­шептывание. Текстами Священного Писания пользовался, как мы знаем, и Господь, чтобы отразить нападения диавола, когда тот приступил к Нему с искушением в пустыне. В-тре­тьих, вступайте в борьбу сразу, не медля ни минуты и не де­лая никаких уступок. Компромиссы обыкновенно ведут к по­ражению. Если вор начинает рассуждать приблизительно так: "В этом году я украду 10000, в следующем -- 5000, на тре­тий год только 1000... а там совсем перестану воровать", — то можно наверное сказать, что он останется вором. Застарелые курильщики, которые пытаются отстать от курения, посте­пенно уменьшая число ежедневно выкуренных папирос, редко добиваются успеха.

Есть старый детский! рассказ из голландской жизни об одном мальчике, спасшем родную страну от наводнения. Голландия находится ниже уровня моря и защищена пло­тинами. Когда-то вся страна представляла собой дно моря и была покрыта водой. Лишь шаг за шагом, с невероятным упорством и настойчивостью голландцы оттеснили море при помощи плотин и на тучных польдерах, покрытых жирным илом, разделали свои поля. При таком положении Голлан­дия всегда находится в опасности наводнения, достаточно

189


 


плотинам где-нибудь прорваться. Все жители это знают и Iплотины тщательно охраняют.

Однажды ночью морским берегом шел маленький маль­чик. Дорогу домой он знал хорошо, и ночь его не пугала. 1 Вдруг необыкновенный шум привлек его внимание, слышался плеск и журчанье воды, как будто струился ручеек. Он посто-,ял, прислушался и бросился к плотинам. Каков|был его 'ужас, когда он увидал, что в одном месте плотина дала течь 1и бойкая струйка воды, увеличиваясь непрерывно, била здесь фонтаном. Что было делать? Мальчик понимал всю опас­ность и знал, что если эту струйку не остановить, то к утру она превратится в сокрушительный поток, который размоет плотины и затопит страну. Он огляделся по сторонам. Дале­ко направо и налево тянулось пустынное побережье, на кото­ром в этот час не было ни души. Помощи ждать было не­откуда. Ближайшие дома находились довольно далеко от бе­рега, и пока мальчик успел бы добежать до них, опасность могла неизмеримо увеличиться... Тогда недолго думая он снял свою куртку, туго обвернул ею правую руку и заткнул дыру, почти по плечо засунув туда руку. Течь остановилась. ; Ночь была холодная, туманная. В воздухе стояла пронизыва-' ющая сырость. Мальчик скоро стал зябнуть. Старая, запла­танная рубашонка его почти не согревала. Он весь посинел, зубы выбивали мелкую дробь, рука затекла и онемела. Но он мужественно оставался на своем посту. Он знал, что если вы-! нет руку, то вода хлынет с новой силой и — кто (знает? — может быть, погибнут его родители, его маленькая Сестренка, ; его друзья...

Уйти он не мог, хотя бы пришлось умереть... Когда ут-, ренний сторожевой обход заметил его маленькую фигурку под | плотиной, мальчик уже почти не мог двигаться — так он за-| коченел.

| "Что ты там делаешь, мальчик?" -- крикнул ему один из ] сторожей. Малютка взглянул на него и, едва разжимая челю-' сти, тихо проговорил: "Я держу море".

Это была буквальная правда.  Маленький герой спасал - свою родину от морского наводнения и верной гибели. Но I если б он несколько промедлил, то морские волны! наверное : погребли бы в своей холодной пучине всю страну с: ее трудо­любивым населением и цветущими полями. "Промедление бы­вает смерти подобно", — говорил Петр Великий о военной тактике. То же можно сказать и о духовной борьбе. Промед­ление здесь часто бывает равносильно духовной смерти. Су-

190


ществует распространенное мнение, будто обращение к Богу возможно после самой беспутной жизни и в любой ее период. Поэтому расчетливые грешники в минуты редких угрызений совести иногда утешают себя таким соображением: "Поживем еще в свое удовольствие: ведь надо перебеситься! А под ста­рость будем каяться и молиться! Господь простит!" Такое со­ображение справедливо лишь условно. Хорошо, если, несмот­ря на все распутство жизни, человек сумеет сохранить в душе живую веру и любовь к Богу. Тогда спасение для него еще возможно. Но если, падая все ниже и ниже, он дойдет до того состояния, о котором Господь говорит: не имать Дух Мой пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть (Быт. VI, 3), тогда возрождение для него возможно лишь как особое чудо милости Божией, на которое никто рассчитывать не вправе. Есть много людей, превратившихся почти в живот­ных, для которых духовные переживания совершенно недоступ­ны и которые потеряли всякую чувствительность к духовным влияниям. Это уже духовная смерть.

Во всяком случае, борьба с пороком и страстями, после продолжительного коснения в них, становится невероятно трудной. Диавол и грех не тай-то легко уступают свою жерт­ву, и воспоминания бурного прошлого, дурные привычки, со­жаления о потерянных наслаждениях еще долго волнуют и распаляют кровь, маня назад и нередко доводя до отчаяния. Нужно почти подвижничество, чтобы стереть с души эти грязные пятна прошлого. Но для подвижничества нужна сильная воля, а воля к этому времени обыкновенно уже рас­слаблена постоянными уступками пороку. К этому надо еще прибавить, что чем дольше находится человек в угаре греш­ной жизни, тем крепче он с нею связывается и тем меньше становится его желание порвать с такой жизнью и начать но­вую, чистую, богоугодную. Вот почему те "мудрецы", которые рассчитывают на покаяние в ^старости, обыкновенно ошиба­ются и, дойдя до рокового порога, с ужасом видят, что душа безнадежно заражена пороком, воля расшатана, сил и жела­ния начать новую жизнь нет и покаяние невозможно... Тра­гическая развязка неизбежна. [

Итак, чем раньше начинать борьбу, тем вернее победа. Чем скорее, тем лучше. Вступив в борьбу, нужно вести ее ре­шительно, без колебаний. "Кто колеблется, тот пропал", — говорит английская пословица!.

Отбросьте всякое саможаление и не делайте никаких ус­тупок эгоизму. Уступки все равно не спасут, и этим путем

191


мира с диаволом не купишь. Наоборот: там, где он замечает слабость, там усиливает нападение. Сейчас же последуют но­вые искушения, еще более серьезные, которые потребуют но­вых уступок. Поэтому не успокаивайте себя обычным софиз­мом! "Что за беда, если я уступлю в пустяке! На серьезное я не пойду!" Пустяков в духовной борьбе нет, ибо они влекут обыкновенно за собой серьезные последствия.

  Лечение душевных болезней (страстей), — говорит о. Иоанн Кронштадтский, — совершенно отлично от лечений телесных болезней. В телесных болезнях надо остановиться на болезни, поласкать больное место мягкими средствами, теплою водою, теплыми припарками и пр., а в болезнях ду­шевных не так: напала на тебя болезнь, — не останавливай­ся на ней вниманием, отнюдь не ласкай ее, не потворствуй ей, не грей ее, а бей, распинай ее; делай совершенно против­ное тому, чего она просит; напала на тебя ненависть к ближ­нему, — скорей распни ее и тотчас возлюби ближнего; напа­ла скупость, — скорей будь щедр; напала зависть, — скорей доброжелательствуй; напала гордость, — скорей смирись до земли; напало сребролюбие, — скорее похвали нестяжание и возревнуй о нем; мучит дух вражды, — возлюби мир и; лю­бовь; одолевает чревоугодие, — скорее поревнуй о воздержа­нии и посте. Все искусство лечить болезни духа состоит в том, чтобы нимало не останавливаться на них вниманием и ним|ало не потворствовать им, но тотчас отсекать их". |Еще два!совета: не играйте с искушениями, старайтесь избегать их и не подходите к ним даже из любопытства. Тот, кто тас­кается по бульварам, ходит на вечеринки или на спектйкли, слушает вольные беседы и непристойные анекдоты и воображает при этом, что сумеет сохранить чистоту мысли и сердца, тот глубоко заблуждается. Это все равно, что играть с согнем в пороховом погребе: взрыв может последовать каждую мину­ту. Наконец, пользуйтесь для укрепления воли в нужной на­правлении теми минутами перемирия, которые дает вам: злая сила. Искушения не всегда обуревают человека непрерывной волной. В эти минуты нужно заранее готовиться к борьбе с ними путем молитвы, чтения и размышления. Плох тот сол­дат; который начнет учиться стрелять лишь на поле сраже­ния. Он непременно будет побежден. Но альфа и омега борь­бы все-таки в надежде на Господа Иисуса Христа. Ибо нет другого имени под небом... о немже подобает спастися нам.

192


Не будем долго останавливаться на доказательствах воз­можности чуда увеличения хлебой. Неверующие скептики все равно не примут никаких доказательств, а для верую­щих достаточно поразмыслить о том, что такие чудеса совер­шаются каждое лето, когда в полях каждое зернышко пре­вращается в спелый наливной колос, содержащий иногда до сотни и более зерен. Разве это не то же чудо увеличения хле­бов? И от того обстоятельства, что увеличение здесь происхо­дит регулярно,- каждогодно, в определенные периоды, с изве­стной постепенностью, оно ничуть не перестает быть чудом. Ибо кто поймет и объяснит действие тех сил, которые произ­водят этот процесс? Наука может лишь описать, как это происходит, но ответить на вопросы "почему? отчего?" она бессильна. Если мы не удивляемся подобным чудесам, рассе­янным всюду в Божьем мире, то только потому, что слиш­ком к ним привыкли. Если же сила Божьего всемогущества творит такие чудеса постоянно, то что удивительного в том, что Господь сделал то же Своим благословением и молитвою, правда, в другой обстановке и при других условиях, но тою же всемогущею силою, присущей Ему как Богу?

Другой вопрос интересует нас: I как случилось это чудо? При каких условиях? И помимо Божественной силы Госпо­да, какова здесь доля участия Его учеников? Как вообще со­вершаются великие дела в христианстве и как может про­явиться в них участие человека? Великие дела!.. Кто о них не мечтал? Помните ли вы золотые грезы своей молодости? Как хотелось переделать весь мир, чтобы в нем не было бо­лее злобы и грязи, людских пороков, но царила бы лишь любовь и правда, яркая, как солнце! Как рвалась душа сде­лать что-нибудь большое, незабываемое, от чего светлее и счастливее стала бы жизнь! Иногда казалось это таким лег­ким и возможным! Но годы шли. Вы вступили в настоящую жизнь, и суровая действительность встречала вас. Ее холод­ное дыхание сразу убеждало, что радужные мечты не так-то легко привести в исполнение. Ваши порывы везде встречали глухую стену неподвижности, насмешки, недоверие. Вы чув­ствовали, что эта стена сильнее вас... И меркла светлая мечта

193

 


далее..

..назад

 

 

Hosted by uCoz