СВЯТИТЕЛЬ
ВАСИЛИЙ ЕПИСКОП КИНЕШЕМСКИЙ. «Беседы на Евангелие от Марка».
Главная.
Семья эта состояла из четырех лиц: самого
хозяина, Василия Тимофеевича, или, по
зырянскому способу произношения, Тимовася,
его жены, дочки Лизы, молодой девушки лет
шестнадцати-семнадцати, и мальчика — сына. Признаки одержимости в более
или менее сильной степени замечались у всех
членов семьи, за исключением хозяина, но наиболее жуткую форму они приняли у дочери.
Однажды она заболела, и во время болезни с ней случился тяжелый нервный припадок. Лиза билась и
металась, так что принуждены были
снять ее с палатей и положить на пол,
чтобы в конвульсиях она не упала и не разбилась. Мало-помалу она стала затихать и, по-видимому, успокоилась... И вдруг на чистом русском языке, обращаясь
к матери, она произнесла: "Ты
мне не нужна!.. Пошли за Василием Тимофеичем!"
Надо заметить, что отца она никогда так не называла и русского языка
совершенно не знала, всегда говоря лишь
по-зырянски.
Послали за отцом, которого скоро нашли у соседей. Когда Тимовась вошел в избу, между ним и дочерью
завязался разговор, продолжавшийся
более трех часов, причем говорила
преимущественно Лиза и говорила правильным языком.
- Здравствуй,
Василий Тимофеевич!.. Что ты стал, Василий Тимофеевич? Подойди сюда...
Лиза лежала неподвижно: губы ее не шевелились и ни один мускул лица не двигался.
Голос шел откуда-то изнутри.
- Ну,
здравствуй, Василий Тимофеевич! Мы приехали к
тебе издалека... Нас трое: доктор, фельдшер и лакей... Мы приехали
тебе сказать, что ты плохо живешь, Василий Ти-
мофеевич!.. У тебя жена хорошая, Лиза
хорошая и сын Николай... А ты... ты плохо живешь: куришь...
да и другие
грехи есть... Если бросишь курить,
проживешь еще долго...А если не
бросишь, то скоро умрешь... Сын Иван у тебя тоже плох: обманывает он тебя и курит... Ты слишком доверчив, Василий Тимофеевич! Вот ты любишь очень
брата своего, Григория, а он
скверный: пользуется твоей доверчи
востью и обманывает тебя... Берегись
также Марьи Васильевны: она дурная... Ты больше знайся с Марьей
Егоровной...Так звали свояченицу Тимовася.
• Ты мне, кажется, не веришь, Василий Тимофеевич! Так вот слушай: Марья Егоровна
сейчас ставит шаньги (зырянские лепешки. — Е. В.) в печь... Пошли к ней мальчика... Пусть он мне принесет... Я
поем...
- Помилуй, — возразил робко Тимовась, — какая
теперь печь!..
Шесть часов вечера!..
— Нет, ты все-таки пошли! Они завтра собираются уез
жать и затопили печь... Пошли!
Мальчика послали. Он вернулся минут через сорок и
принес с собой миску теплых шанег. Все
сказанное оказалось верным. Муж Марьи
Егоровны собирался рано утром уезжать, и,
чтобы напечь ему подорожников, пришлось затопить печь.
Далее начались хозяйственные разговоры: о посеве,
о полевых работах, о домашнем скоте. Предсказано было, какие коровы падут, сколько их
останется, сколько будет телят и т. д. Впоследствии все это оправдалось.
Потом вдруг тот же голос заявил:
— Ты знаешь, мне дана власть над твоей Лизой... Стоит
мне только нажать на сердце, и она
умрет...
Бедный Тимовась взмолился:
— Пожалей, если имеешь такую власть... Пожалей де
вушку... Она одна у меня дочь!
— Хорошо, подумаю!.. — был ответ. — Мы посоветуемся!..
Раздались еще какие-то новые,
незнакомые голоса, как
будто разом говорило несколько человек. Потом они
стали постепенно
затихать, как будто удаляясь, и наконец все замолкло.
Лиза заснула.
На другой день она не помнила ровно ничего и не
знала ни одного
русского слова. Единственное, что она могла рассказать, — это о том, что случилось с ней за минуту
до припадка:
пришел кто-то в черном, сел ей на грудь и сильно сжал. У нее захватило дыхание, и она потеряла
сознание. Дальше она ничего не
чувствовала.
Несколько похожий случай я помню из своей
пастырской практики.
Однажды меня пригласили причастить умирающую девочку. Когда я пришел, больная, девочка-подросток
лет 12-13, находилась,
по-видимому, уже в состоянии последней агонии.
Трупные тени легли на лицо, в горле слышался слабый клекот, известный в народе под названием "колоколец", как
это бывает у умирающих в последние минуты. Но вместе с ним в ней происходило что-то необыкновенное: из полуоткрытых губ то и дело вырывались ужасные бранные
слова. Она ругала свою мать,
находившуюся в комнате, ругала самой скверной,
солдатской, площадной бранью.
Это была жуткая картина.
Девочка, почти ребенок, на пороге смерти — и эта
отвратительная
брань... Голос звучал резко, точно стукали по деревянной доске, слова вылетали с небольшими
паузами, но методически,
с какой-то злой настойчивостью. И в то же время по глазам было видно, что бедная девочка вряд ли понимала, что с ней делается...
Было впечатление, как будто кто-то
изнутри дергал пружинку и слова выскакивали автоматически...
Причастить больную оказалось невозможным: у нее уже
не было
глотательных рефлексов.
Пришлось лишь окропить ее святой водой и прочитать заклинательные молитвы святителя Василия Великого
и отходную. Понемногу она стала стихать.
Но не только в таких явно ненормальных проявлениях
сказывается одержимость. Есть целый ряд явлений, которые считаются у нас самыми обыкновенными,
ни в ком особых подозрений и тревоги не
возбуждают и которые, тем не менее,
несомненно связаны с деятельностью злого духа. Это так называемые аффекты, или вспышки разнообразных страстей.
Особенно заметно присутствие посторонней враждебной
силы в припадках
бурных, разрушительных страстей: гнева, ревности и т. п. Почти все убийцы, прикончившие свою жертву в минуты раздражения и запальчивости, рассказывая
об этом впоследствии, говорят, что они
чувствовали в этот момент будто "кто-то схватил их за сердце".
Вероятно, каждый из нас, если ему
приходилось когда-либо переживать подобные взрывы ярости и гнева, согласится, что он чувствовал приблизительно то же и что им владела какая-то
сила.
В литературно-художественных описаниях аффектов вы
почти всегда найдете
этот момент потери самообладания и ощущение непреодолимости чего-то сильного, властного.
Почти 1го же влияние посторонней злой силы
чувствуют самоубийцы
перед роковым шагом.
Одна вдова-крестьянка, подавленная страшно тяжелым горем, говорила, что она боится ходить мимо
мельничного омута.
- Так и тянет! — рассказывала она. — Так и тянет!
Боюсь, не совладаю с собой — брошусь... Сегодня проходила мимо... Как взглянула -- едва
удержалась... Сердце захватило... На землю уже упала, чтоб не смотреть... Насилу отошла...
154
Но кроме этих тяжелых и резких явлений, которые захватывают нас лишь временами, мы
постоянно находимся под
действием какой-то темной силы, которая людьми чистого сердца и праведной жизни
ощущается определенно как сила диавола, но нами, нравственно огрубевшими, грешными людьми, обыкновенно не
замечается. Эта сила сказывается главным
образом в навязчивых мыслях и соблазнительных образах,
что на аскетическом языке носит название "прило-гов
диавольских". Неизвестно, откуда появляются эти мысли и образы, властно захватывающие сознание и часто
руководящие нашей деятельностью.
Люди, духовно невоспитанные, обычно принимают их
за собственные мысли и желания и не
только не считают нужным с ними бороться,
но, если они окрашены чувственно-приятным тоном, сами их снова вызывают, когда
они исчезают, услаждаются ими,
задерживая в сознании, и напрягают свою
фантазию, чтобы разукрасить их еще привлекательнее новыми подробностями. Это не воспоминания
прошлого, не построение сознательной
мысли, не продукты подсознательной деятельности воображения, как их иногда
называют (определение, кстати
сказать, не объясняющее ровно ничего), это несомненное внушение посторонней духовной силы. Отчетливее
всего это чувствуется во время молитвы, когда навязчивые мысли начинают особенно настойчиво тесниться в сознании, как будто стараясь заслонить Бога от
духовного ока молящегося. Лишь большим напряжением воли удается удержать внимание на святых словах молитвы. Многим,
особенно тем, кто не привык к духовной борьбе и напряжению, это совершенно не удается.
"Когда мы молимся, — пишет о. Иоанн
Кронштадтский, — то
в мыслях странным образом вертятся самые святые, высокие предметы наравне с
предметами земными, житейскими, ничтожными: напр., и Бог, и какой-либо любимый предмет, напр., деньги, какая-нибудь
вещь, одежда, шляпа или какой-либо сладкий кусок, сладкий напиток или
какое-либо внешнее отличие, крест,
орден, лента и проч."
Но лишь только кончится молитва, все эти пестрые,
несвязные мысли
тотчас исчезают, как облака, развеянные ветром. Часто вы даже не вспомните о том, о чем думали
во время молитвы и что казалось тогда необычайно важным и нужным, требующим обязательно
серьезного обсуждения.
155
Это обстоятельство лучше всего доказывает
присутствие в навязчивых
мыслях посторонней силы, враждебной по отношению к молитве.
Наконец, влияние злой силы, по словам о. Иоанна,
сказывается и во
многих других явлениях духовной жизни. "Несомненно, — говорит он, — что диавол в сердцах
весьма многих
людей сидит какою-то сердечною вялостью, расслаблением и леностью ко всякому доброму и полезному
делу, особенно к
делу веры и благочестия, требующему сердечного внимания и трезвения, вообще духовного труда. Так
он поражает сердце
вялостью, а ум тупостью во время молитвы; так он поражает сердце холодностью и бездействием сердечным тогда, когда нужно сделать
добро, напр, сострадать страждущему, помочь в беде находящемуся, утешить печального, научить невежду,
наставить на путь истины заблуждающегося и порочного... Диавол сидит в наших сердцах еще необыкновенно сильною
раздражительностью; мы становимся иногда так больны самолюбием, что не терпим
ни малейшего противоречия, препятствия вещественного или духовного, не терпим ни одного слова негладкого,
грубого".
Таким образом, деятельность злого духа в
человечестве проявляется чрезвычайно
разнообразно, начиная ярким выражением одержимости или настоящего беснования,
когда человек вполне подчиняется злой воле
до потери инстинкта самосохранения,
и кончая почти неуловимыми веяниями лукавой мысли и чувства, где лишь зоркий
глаз опытного подвижника может рассмотреть наличность демонского искушения. Но все это -- факты одного порядка,
различающиеся между собою лишь степенью силы злого влияния.
Если деятельность злой силы так постоянна и неутолима, то нам приходится серьезно задуматься о том, как
бороться с ее влиянием, хотя бы мы его
и не ощущали. В противном случае наша
духовная работа над собой на пути к христианскому совершенству будет серьезно
затруднена и может свестись к нулю.
Прежде всего, где найти опору для этой борьбы?
Прочитанный
евангельский отрывок отвечает на этот вопрос определенно: во Христе. У Господа
нашел исцеление несчастный евангельский бесноватый, и силою Его божественного слова был изгнан легион бесовский.
Победитель ада и смерти, Господь и теперь является нашим быстрым и могущественным
156
защитником, перед которым трепещет и которому
повинуется нечистый
дух.
Вот свидетельство того же о. Иоанна из пережитого им опыта: "Владыко мой, Господи Иисусе Христе!
Мой скорый, пребыстрый, непостыжающий
Заступниче! Благодарю Тебя от всего
сердца моего, что Ты внял мне милостиво, — когда я в омрачении, тесноте и пламени вражием воззвал к
Тебе, — пре-быстро, державно,
благостно избавил меня от врагов моих и даровал сердцу моему пространство, легкость, свет! О, Владыко, как я бедствовал от козней врага, как
благовременно явил Ты мне помощь и как явна была Твоя всемогущая помощь! Славлю благость Твою, благопослушливый
Владыко, надежда отчаянных; славлю
Тебя, что Ты не посрамил лица моего
вконец, но милостиво от омрачения и бесчестия адского избавил меня. Как же
после этого я могу когда-либо отчаяваться
в Твоем услышании и помиловании меня окаянного?"
"Никто из святых, — пишет святой Иоанн
Кассиан, — не мог
бы выдержать злость демонов или устоять против их наветов и свирепой ярости, если
бы при нашем ратоборстве не был всегда присущ нам милостивейший заступник и подвиго-положник Христос, не уравнивал
силы борющихся, не отражал и не обуздывал беспорядочные набеги врагов" (Св. Иоанн Кассиан. Борьба с помыслами и духами злобы).
Таким образом, вся борьба с духом злобы во всех
его проявлениях держится на живой связи с Богом и Господом Иисусом Христом. С первых же шагов
необходимо твердо помнить,
что собственными личными силами ни один человек выдержать этой борьбы не может и неизбежно будет
побежден, если не
обратится за помощью к Богу. Самомнение, самоуверенность здесь роковым образом ведут к гибели и заранее обречены на позорное поражение.
Братия мои, — увещает апостол Павел, — укрепляйтесь Господом и могуществом силы Его.
Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диаволъских, потому что наша брань
не против крови и плоти, но против началъств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против
духов злобы поднебесных (Еф. VI, 10-12).
Главным оплотом нашим в духовной брани является,
следовательно, вера
и надежда на Бога и Господа Иисуса Хрис-
та и главным средством борьбы — сердечное с
искренней верою
обращение к Нему. В минуту уныния, минуту смущения, в минуту страсти, возбужденной
в тебе демоном, вдохни от глубины души и воззови сердцем к Господу о помощи, и
Господь тебя не
оставит и поможет.
Самое призывание имени Господа Иисуса Христа, если оно делается с верою, уже
страшно диаволу. Именем Моим будут изгонять бесов (Мк. XVI, 17), — обещал Господь Своим последователям, и это
обещание неложно.
Из истории Церкви и жизнеописаний святых угодников мы знаем много случаев такого
изгнания. Уже в первые времена Христовой Церкви апостолы пользовались именем Господа как оружием против нечистого духа. Когда в г.
Филиппах апостола Павла и его спутников
преследовала служанка, одержимая духом прорицательным, то Павел,
вознегодовав, обратился и сказал духу: именем
Иисуса Христа повелеваю тебе выйти
из нее. И дух вышел в тот же час. Так
рассказывает книга Деяний святых апостолов
(Деян. XVI, 18).
В древней Церкви существовали даже особые заклинатели, на обязанности которых лежало изгонять бесов
именем Господа Иисуса Христа и
молитвой.
Другим оружием против диавола, которое также
связано с нашей
верой в Господа, является крестное знамение.
"Слава, Господи, никогда не изнемогающей силе
креста Твоего! —
пишет о. Иоанн Кронштадтский. — Когда враг теснит меня греховным помыслом и чувством и я, не
имея свободы в сердце,
изображу несколько раз с верою крестное знамение, то вдруг и грех мой отпадает
от меня, и теснота исчезает, и я выхожу на свободу. Слава Тебе, Господи!"
В житии преподобного Симеона Столпника передается следующий случай. Когда он еще не достиг высшего
совершенства духовной жизни, он
подвергся однажды тяжелому искушению, которым диавол пытался подействовать на
его гордость. Бес явился подвижнику в образе светлого ангела и уверил его, что за святую жизнь его решено взять
живым на небо, подобно пророку Илии.
Поддавшись искушению, преподобный
Симеон вышел из кельи, следуя за своим соблазнителем... Сверкающая
огненная колесница, запряженная крылатыми
конями, уже стояла у дверей кельи. Но лишь только святой отшельник занес ногу, чтобы взойти на колесницу
и по всегдашней монашеской привычке
сотворил на себе крестное знамение, как все исчезло...
Такова сила крестного знамения.
158
Но для того, чтобы мы могли применять указанные
средства в борьбе
с диаволом, для этого необходимо еще одно условие в нашей духовной жизни, именно
бодрствование, или внимательное
наблюдение за собственными мыслями и настроениями.
Как зоркий часовой, наш внутренний человек должен следить за приближением врага,
чтобы знать минуту надвигающейся опасности, когда следует браться за спасительное оружие.
Необходимо все время ясно сознавать, что злой и
нечистый дух
всегда около нас и всегда готов к нападению. К сожалению, этого-то ощущения у громадного большинства
людей нет совершенно. Для многих, особенно
для так называемых культурных людей нашего времени, сама мысль о существовании диавола и о том, что они находятся у него
в бессознательном повиновении,
покажется странной и смешной. Они вполне уверены, что все мысли и желания,
рождающиеся в их душе, принадлежат их
собственному "я" и что в управлении
ими они совершенно свободны и самостоятельны. Конечно, диавол всеми мерами
поддерживает эту иллюзию, ибо слепых
рабов гораздо легче держать в подчинении. Считая свои мысли, желания и настроения собственным достоянием и не сознавая, что они в значительной степени
навеяны посторонними силами, человек с
трудом отказывается от них, ибо
против этого восстает его гордость и самолюбие под предлогом якобы защиты прав свободной и независимой
личности. При таких условиях о
необходимости контроля и сознательного,
планомерного отбора мыслей и желаний никто из нас серьезно не думает, тем
более, что мысль, как бы гнусна и дурна ни была, преступлением не считается. Эта точка зрения меняется постепенно лишь
тогда, когда чело-. век начинает жить
действительно христианской жизнью и принужден
бороться за нравственное совершенство. До тех пор мы за мыслями обыкновенно не следим. Вот почему они тянутся через поле нашего сознания такими
несвязными нестройными вереницами, то
вялые, тусклые, бесцельные, то лукавые,
тщеславные, обыкновенно суетные, иногда злые и преступные. А между тем сюда-то и должно быть обращено самое гастороженное внимание христианина, ибо
именно в этой области мысли и
чувства и происходит соприкосновение нечистого
духа с душою, и здесь-то находятся рычаги его влияния на волю человека. Сатана не может принудить человека к злой деятельности; он может его только соблаз-
159
нить, то есть или обмануть
кажущеюся благовидностью мотивов, или увлечь мыслью о наслаждении
и приятных последствиях греха.
Но как разобраться в мыслях и
желаниях? По каким признакам отличить те из них, какие внушены
диаволом. Как почувствовать прикосновение к душе и веяние злого духа?
Люди более опытные в духовной
жизни ощущают это непосредственно по какой-то неизъяснимой
тесноте, смущению, тяжести, беспокойству в душе. Как говорит преподобный
Мака-рий Египетский: "Как уксус с вином на вид одинаковы, но гортань
чувством вкуса различает свойство того и другого, так и душа по самому духовному
ощущению и действенности может различить
дарования духа и мечтания диавола".
Но это на высших ступенях. Для
нашей грубой, омраченной души это недоступно. Достаточно, если на первых порах
мы ограничимся качественным анализом помышлений, то есть
проверкой их нравственной ценности и будем отсекать те из
них, которые явно и определенно противоречат заповедям Божиим.
Что касается вспышек грубых
страстей, то наличие их чувствуется всеми безошибочно, и тогда надобно
быть особенно осторожным. "Когда ощутишь, что в сердце твоем не
стало мира из-за пристрастия к чему-нибудь житейскому, а вместо того в нем
дышит раздражительность и злоба, стань тотчас на страже сердца и не давай
наполнить его диавольскому огню. Молись сердечною молитвою и
укрепляй Божиею силою страстное, нетерпеливое сердце свое. Будь твердо
уверен, что злодышущее разжение сердца есть дело врага" (о.
Иоанн Кронштадтский).
Бодрствуйте и молитесь, чтобы не
впасть в искушение (Мф. XXVI, 41). Так завещал Господь Иисус
Христос.
Снова святой евангелист Марк
рисует пред нами Господа Иисуса Христа во всем величии Его силы
и могущества. Снова в двух эпизодах проявляется Его божественная власть не только
над человеческими недугами, но и над смертью, и, как всегда, чудесные проявления этой власти проникнуты духом
деятельной любви к человеку, печать которой лежит на всей
жизни Спасителя.
В одном отношении эти два чуда,
по описанию евангелиста, характерным образом различаются между собою, и
эта черта различия заслуживает быть отмеченною.
При воскрешении дочери Иаира, начальника синагоги,
Господь, следуя Своему обыкновению, как оно
проявляется в^ большинстве Его
чудесных деяний, стремится соблюсти тайну.
Во-первых, из всей громадной
толпы, которая сопровождала Его, тесня и волнуясь, Он берет
только Петра, Иакова и Иоанна, Своих ближайших и любимых
учеников, и не позволяет больше никому следовать за Собою.
Придя в дом Иаира, где уже
собрались родственники и знакомые умершей, Он, выслав всех, берет
с Собою отца и мать девицы и бывших с Ним и входит туда, где
девица лежала.
Воскресив умершую, Он строго
приказывает, чтобы никто об этом не знал.
Таким образом, евангелист здесь трижды
отмечает стремление Господа совершить чудо тайно, чтобы не вызвать шума и
толков в народе.
При исцелении кровоточивой
Господь, наоборот, заставляет получившую исцеление женщину,
скрывшуюся в толпе, публично засвидетельствовать перед всем народом о
чуде, совершенном над нею.
Бедная больная, истратившая все
свое состояние на докторов, хотела получить исцеление незаметно, в толпе
прикоснувшись к одежде Иисуса Христа, но Господь не позволил ей
укрыться и, почувствовав Сам в Себе, что вышла из ,Него сила,
обратился в народе и сказал: кто прикоснулся к Моей одежде?
Ученики возражали Ему, что в тесной толпе, сжимавшей
их со всех сторон, спрашивать об этом странно. Но Иисус
все-таки искал глазами ту, которая это сделала.
Тогда женщина, видя, что она не может
укрыться, в страхе и трепете... подошла, пала пред Ним и сказала
Ему всю истину.
Господь как сердцеведец, конечно,
знал и мог сразу указать в толпе того, кто к Нему прикоснулся, но Он хочет,
чтобы исцеленная женщина сама признала и исповедала перед народом
случившееся с нею чудо.
161
Зачем? Несомненно, в данном случае открытое
исповедание чуда было нужно для тех,
кто сопровождал Господа. Сам Он в
человеческой славе не нуждался и ее всегда избегал, но в окружавшей Его толпе необходимо было укрепить
веру. В этом прежде всего нуждался
сам Иаир, особенно ввиду предстоящего
чуда воскрешения его дочери. Слабой вере начальника синагоги предстояло
большое испытание: смерть любимой дочери, которую, уходя, он оставил тяжело
больной, но еще живой. Известие об этой
смерти должно было повергнуть его в
отчаяние, и для того, чтобы и в эту минуту у него мог сохраниться луч веры в могущество Господа и надежда
на Его помощь дочери даже в таких,
по-видимому, безнадежных обстоятельствах,
для этого надо было, чтобы он сам был свидетелем необыкновенной, чудотворной
силы Господа.
Вот почему Господь потребовал от кровоточивой
женщины открытого
признания совершившегося над нею чуда.
Возможно, что именно благодаря этому вера Иаира
выдержала
испытание, и, когда несчастному отцу, удрученному печальной вестью о смерти дочери,
Господь сказал: не бойся, только
веруй, тот в воспоминании о
необыкновенном событии с кровоточивой нашел
подкрепление для своей веры, и чудо
воскрешения могло, таким образом, совершиться.
Этим путем исповедания и открытого свидетельства о
явлениях силы Божией в жизни людей и
укрепляется в человечестве вера в Бога и в
Его промыслительную деятельность, а вместе
с тем растет и расширяется круг лиц, составляющих Церковь Христову. Как призывать Того, в Кого не
уверова ли? как веровать в
Того, о Ком не слыхали? Как слышать без
проповедующего?.. Итак вера от слышания (Рим. X, 14, 17),
— говорит апостол Павел.
Следовательно, открытое исповедание веры в Бога во
многих случаях
является для христианина обязанностью, и отказ от такого исповедничества часто равносилен
измене Христу.
Всякого, кто исповедает Меня пред людьми, — говорит Господь, - - того исповедаю и
Я пред Отцем Моим Небесным; а
кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. X, 32-33).
Особенно в годины общего упадка веры или преследования религии важно и нужно исповедничество. Пример
одного мужественного человека, открыто, несмотря на насмешки
162
и гонения, исповедующего веру в Бога и Господа
Иисуса Христа,
поддерживает ее в слабых, колеблющихся сердцах и укрепляет робкие души на
подвиг защиты религии и страдания за
имя Христово. В такое тяжелое критическое время измена Христу и отречение от Него становится особенно позорным.
Каким тяжелым грехом кажется нам отречение от Христа апостола Петра в минуту опасности, когда Господь,
взя-тый под стражу, находился в руках Своих
гонителей, заушавших и оскорблявших
Его, и когда среди этих страданий около
Него не было ни одной души, сочувствующей Ему, кроме двух учеников,
затерявшихся в толпе. Такое положение
налагало на учеников особые обязательства мужественно и твердо выразить
свои симпатии к божественному Страдальцу,
ибо среди всеобщей ненависти и презрения это было бы для него утешением и отрадой. Недаром
разбойник, сделавший это на кресте,
заслужил прощение и милость Господа.
А услышать в такую минуту из уст любимого ученика отречение от Себя: не знаю Человека Сего (Мк.
XIV, 71) разве
это не значило для Господа найти в Своей переполненной чаше страданий еще лишнюю
каплю горечи? И когда Господь, обратившись, взглянул на Петра (Лк. XXII, 61), как много говорил этот грустный взор! Петр не мог
забыть этот взгляд всю свою жизнь,и каждый
раз, когда пел петух, он горько
плакал, вспоминая свое отречение. Его глаза были всегда красны от слез.
Точно также, когда страдает в гонениях Церковь
Христова, наша
нежная, любящая мать, воспитавшая нас своим богослужением и уставами,
вскормившая нас своим учением, вспоившая нас в таинствах из источника благодати
Святого Духа,
покидать ее в эти минуты скорби и преследований, отрекаться, вместо того чтобы
защищать, особенно позорно И свойственно душам низким и маловерным.
Наоборот, какую дивную картину благородства, верности, честности представляет исповедничество
христианских мучеников первых веков в годы гонений!
Вот сцена, обычная для того времени.
Южный город... На главной городской площади
выстроен помост, и
на нем перед игемоном идет допрос христиан. Кругом страстная южная толпа, впечатлительная,
непостоянная, изменчивая,
как море, полная смешанных чувств. Одни смотрят на христиан с презрением, как на глупцов и фана-
163
тиков, вредных для государства; другие — с нескрываемым удивлением, ибо никак не могут понять, что за сила
заставляет их идти на пытки и смерть; третьи полны внутреннего восторга
и преклонения перед мужеством и непоколебимой твердостью
этих людей... А их, этих странных, удивительных людей, много... Тут и глубокие старцы, убеленные сединами, согбенные от годов и изможденные суровой
жизнью, тут и зрелые мужи в полном
расцвете сил и способностей, юноши, стоящие на пороге жизни, обвеянные
молодыми надеждами, девушки, робкие и
нежные, как лилии, даже дети... И все
они твердят одно слово, которое бесповоротно осуждает их на казнь: "Я — христианин!", "Я — христианка!" И в этом исповедничестве все они
одинаково тверды: и давнишние христиане, и только что обращенные ко
Христу неофиты.
У всех один порыв, одно чувство, одна великая любовь
ко Христу... Одна мысль, полная восторга: "Познать Тебя, Господи, почуять вдруг, что нет в
жизни никого выше, поклониться страданию Твоему, здесь терпеть пытки короткими часами, чтобы в вечности ликовать с Тобою, разделить
с Тобою, любимым, страдания Твои — выше
этого нет счастья!"
Им предлагают за отречение славу, богатство,
сказочное благополучие,
словно надбавляя ставку, словно желая испытать, до какого предела может дойти безумие
христиан, -ничто их
не прельщало. Нет той цены, за которую они могли бы изменить Христу и продать веру свою.
А с другой стороны лежат орудия пыток, разводят
костры, топят
олово, чтобы пытать струей раскаленного металла... Весь этот ужас злобы и жестокости, истощивший
фантазию в изобретении, самых невероятных, утонченных пыток и истязаний, грозил мученикам.
И требуется ведь так немного: выбить фиал вина или
бросить щепотку ладана на языческий
жертвенник. Вот и все!..И не хотят!.. Твердят
одно: "Я — христианин!", "Я -- христианка!" Выше и
почетнее этого звания они не знают ничего. И за это умирают. Умирают среди страшных мучений. Умирают спокойно, с молитвой, с ясной улыбкой на устах.
Это-то исповедничество и распространяло веру; на
крови мучеников росла и расцветала
Христова Церковь. Века открытых гонений и
мучений за веру Христову прошли. Но развитие и дальнейшее укрепление Церкви
Христовой по-прежнему требовало
исповедничества мужественных и силь-
164
ных духом людей, ибо борьба злой силы против Церкви не прекратилась, но приняла лишь другие формы: к
насилию присоединились коварство и
обман. Наступала эпоха ересей.
И в это время мы видим опять целый ряд стойких
борцов за веру истинную, защищавших Церковь смелым, сильным, прямым словом, не
считаясь с грозившими им опасностями.
Вот- Афанасий Великий. Его выдвинула борьба с арианством, первой
злостной попыткой лукавого ума опровергнуть православное
учение о богочеловечестве Христа, объявив Его тварным созданием. Почти
всю свою жизнь святой Афанасий боролся с
этой ересью, принимавшей по временам угрожающие размеры. Бывали
моменты, когда гонимое православие покоилось
почти на одном Афанасии. Значительную часть жизни он провел в изгнании, но ничто, никакие натиски бури его не
сокрушили. Он сохранил и передал грядущим векам учение веры в ненарушимой
чистоте.
Далее эпоха иконоборчества. Это было гонение не
только против икон,
но и против иночества, против церковных установлений, против всего, что налагает узду на
страсти. Гонение,
поддерживаемое несколькими императорами подряд, велось с озлобленной жестокостью,
без разбора средств. И только маленькая горсть верных Церкви людей, смело возвысивших свой голос в защиту древних
установлений, отстояла иконопочитание.
В этой самоотверженной борьбе за чистоту веры особенно заметны два героя
исповедничества: святые преподобные Фео-дор
Студит и Иоанн Дамаскин.
Иоанн Дамаскин был первым министром дамасского халифа. Необычайно даровитый и
пламенно верующий, он всю свою ревность
и весь свой талант отдал борьбе с иконоборчеством. В защиту икон им написано
много вдохновенных стихотворений, которые
приобрели необычайную популярность в народе и распевались по всему
пространству Византийской империи, поддерживая маловерных и укрепляя слабых.
Главный гонитель икон — император Византийский Лев III Исав-рянин — до сего времени не мог ничего сделать с
Иоанном, чтобы остановить его деятельность, ибо Дамасский халифат находился за
пределами его власти. Наконец злоба ненавистника
икон нашла коварное средство: он приказал составить подложное письмо, полученное им якобы от Иоанна и
содержащее в себе предложение
изменить халифу с целью свержения его
с трона. Письмо это он переслал халифу, как
165
будто бы возмущенный низостью предложения. Цель
клеветника была достигнута: повелитель Дамаска в страшном гневе на своего
первого министра приказал отрубить ему руку, написавшую якобы предательское
письмо.
Так пострадал святой Иоанн за свое смелое
исповедниче-ство.
Да, это были люди! И каким укором веет на нас от этих цельных, светлых образов в наше
время, в нынешней смуте, восстающей на Церковь, на церковные установления, на Христа.
А как нужно теперь исповедничество! Какое великое
значение в жизни
Церкви имеет иногда открытое исповедание веры или смелое слово обличения неправды даже одним мужественным
человеком.
В 1439 году римско-католический папа составил план
так называемой
унии, или объединения с Восточно-Православной Церковью, стремясь подчинить ее своему влиянию и
господству. С
этой целью созван был Собор во Флоренции, на который приглашены были
представители Православной Церкви. Немало нашлось среди них предателей, которые согласились принять унию, предоставлявшую
католичеству власть над православием. Но один отец Восточной Церкви, Марк Ефес-ский, человек всеми уважаемый за свою искренность,
честность и преданность вере, отказался
подписать акт о соединении Церквей.
И таково было влияние и уважение, которым он пользовался, что римский
папа, узнав, что в соборных протоколах нет подписи
Марка, воскликнул: "Ну, так мы ничего
не сделали!" Он был прав: флорентийская уния не привела ни к чему.
Вот что значит иногда стойкость одного человека!
Особенно важны
примеры стойкой веры и открытого исповедания для молодежи, которая часто ищет и не нахфдит опоры
в своих
религиозных устремлениях. Представьте себе молодого человека, заброшенного в
неверующую среду. Быть может, в его душе
и есть правильные устои веры, заложенные еще в семье, но ведь все это, все его духовное мировоззрение находится только в состоянии формирования и потому
неустойчиво. Отрицательные впечатления полного безразличия к вере или легкомысленной критики лезут со всех сторон на
неокрепший мозг, и капля по капле исчезает детская вера. Для такого юноши найти опору для борьбы с окружающей
религиозной холодностью в примере
сознательно верующего человека —
великое счастье. Некоторые, хотя, к сожалению, не-
166
многие верующие, понимают это и не скрывают своих
религиозных
убеждений.
"Перед молодежью, — говорил как-то известный
профессор философ
Астафьев, — я не скрываю, но сознательно "подчеркиваю свои религиозные
верования. Если под вечер, в холодную погоду случится проехать мимо Иверской,
когда там пустынно,
то случается — перекрещусь маленьким крестом, не снимая шапки. Но если я вижу студента-ученика,
то, невзирая ни
на какую погоду, снимаю шапку и крещусь широким крестом".
Если от этих образов великих и малых исповедников
мы перенесем
внимание на свою жизнь, то, наверное, найдем иную картину. Мы не только не считаем нужным
открыто исповедовать
свою веру, но, напротив, часто тщательно скрываем свои христианские убеждения,
как будто стесняясь и стыдясь их. Многие, привыкшие осенять себя крестным знамением, проходя мимо
храма, иногда боятся снять шапку и перекреститься, если на них смотрят или если вблизи они заметят знакомого
неверующего насмешника. Какая-то странная трусость, навеянная несомненно духом лукавым, овладевает ими иногда!
Показаться смешным в глазах
этого скептика-недоучки, щеголяющего модным либерализмом воззрений, — это ужасно! Подумайте, что
скажут: "В XX веке веровать! Век пара и электричества --и вера в Бога, как в средние века! Какая отсталость! Да еще по-православному,
по-старушечьи! Лютеранство — это еще куда ни шло
с его рациональным подходом к религии!.. Но православие! Фи, как смешно!" И православный человек,
сжавшись комочком и боязливо
оглядываясь на насмешника, старается поскорее
проскользнуть мимо храма не крестясь, хотя на сердце скребут кошки, а рука так
и просится к шапке.
Так велика эта боязнь насмешки и опасение
показаться отсталым,
что иногда искренно верующие люди, особенно городского интеллигентного круга, вместо хорошей
иконы с лампадой на
видном месте вешают маленький, едва заметный образок где-нибудь в углу, да еще под цвет обоев,
чтобы сразу и
разглядеть было невозможно. Помилуйте! Придут гости, знакомые, интеллигенция... осудят!
Разве это не отречение?— Не знаю Человека Сего!
Случается порой, что в веселом обществе рассказывают так называемый смешной анекдот, полный самого
возмутительного кощунства, и никто
из присутствующих не остано-
167
вит рассказчика, не выскажет своего негодования
против оскорбления
религиозного чувства. Кому не приходилось слышать кощунственных пародий вроде "Сотворения
мира" или "Истории
потопа"? И надо заметить, что эти пародии не из самых худших. В последнее время появились рассказы и анекдоты, богохульство которых жутко и страшно.
Составлены фарсы и комедии в таком же роде, которые рассказываются
открыто, на сцене... И православные люди все это слушают молча, а иногда хихикают и рукоплещут... Не уважаем мы своей религии!
Особенно в настоящее лукавое время, когда против
православия ведется такой ожесточенный
поход, выясняется все более, как мало мы
дорожим верой своих предков. Широкой волной
разливается отступничество, захватывая не только молодежь, но иногда и стариков. Изменяют Православию и Церкви чрезвычайно легко, по самым незначительным
причинам. Желание карьеры, боязнь
притеснений, служебное положение, дерзкие насмешки, легковесные ^иа8^-научные
доклады — все это признается
извинительным поводом для отступничества,
по крайней мере, внешнего. Если сравнить с этим настроением силу веры первых христиан эпохи гонений, то сравнение это будет далеко не в нашу пользу. Как
дорожили тогда христианством! Какие цельные, сильные, прямые и честные
натуры вырабатывала эта глубокая преданность религии, и как дрябло и бессильно
современное общество, носящее христианский
ярлык! Как мало в нем блесток, не говорю — евангельских, но просто духовных ценностей!
Часто оправдывают себя тем, что изменяют Церкви и
Господу Иисусу
Христу лишь внешним образом, под давлением обстоятельств, а в душе верны по-прежнему.
Но ведь Господь говорит: Кто отречется от Меня
пред людьми,
отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным (Мф. X, 33). Апостол Павел
свидетельствует: Верно слово: если мы с Ним умерли, то с Ним и оживем; если терпим, то с Ним и царствовать будем; если
отречемся, и Он отречется от нас (2 Тим. II, 11, 12).
Разве это не страшно?
Гонят Церковь — должны и мы нести гонение. Терпит Христос — должны терпеть и мы,
разделяя Его страдания, ибо кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. X, 38), — говорит Он.
168
Итак, исповедничество для православного христианина
в настоящее время
необходимо и неизбежно.
Но здесь возникает один важный и вполне
естественный вопрос: если для христианина необходимо открытое исповедничество,
то как согласовать с этим сохранение тайны духовной жизни, что также требуется
от него, как это мы видели в прежних беседах? Ведь и Господь, требуя исповедания от кровоточивой женщины, не требует
этого от Иаира, но, наоборот, повелевает ему и его родственникам молчать о чуде воскрешения
девицы. Значит, и исповедничество требуется не всегда, но лишь в некоторых, определенных случаях.
•Совершенно верно, и прочитанный евангельский
рассказ дает ясное
указание, когда именно требуется исповедничество.
Когда выступила исцеленная женщина со своим публичным признанием чуда?
Когда потребовал этого от нее Господь.
В этом заключается ответ на поставленный вопрос и
разрешение
высказанного недоумения.
Исповедничество во время гонений обязательно для
христианина, когда к этому призывает его Господь, то есть когда обстоятельства складываются для
него таким образом, что ему необходимо выявить перед людьми свое отношение к
Богу: за Христа он или против Христа. Обстоятельства нашей жизни, все, до последней мелочи,
определяются волею Божиею, и если Господь ставит человека в необходимость открыто исповедать свои верования,
то это и есть призыв Божий.
Когда христиан первых веков брали под стражу и
приводили к
игемону для допроса, они мужественно исповедали свою веру в Христа, но сами мучений не искали.
Самовольный вызов на подвиг исповедничества обыкновенно связан с чувством
гордости и самомнения и им руководится, а потому часто бывает наказан, ибо Бог
гордым противится,
а смиренным дает благодать (1 Пет. V, 5). Самовольные исповедники, оставленные без
благодатной помощи Божией,
своими силами не могут выдержать испытания и неизбежно кончают отречением.
Сохранилась от древних времен скорбная повесть об
одном христианине-отступнике,
некоем Нарциссе, который во время тяжелого гонения сам вызвался на
исповедничество и, несмотря
на увещания духовного отца, явился к языческому правителю, чтобы принять мученический венец за имя
Христово.
167
Что тебе надо? — спросил он.
Я христианин, — твердо отвечал Нарцисс, — и пришел
тебе сказать, что
ваши боги — идолы, а вы — безумцы, по клоняющиеся
дереву и камню...
Но ведь ты знаешь, что христиане по эдикту императора подлежат смертной казни? Зачем ты пришел,
глупец? Уходи...
— Мы, христиане, не боимся смерти... Она приводит
нас ко Христу...
— Молчи... Откажись от своих слов или я прикажу тебя пытать...
— Пытай... Нам, христианам, мучения за Христа сладки... За Него мы все готовы претерпеть! И никакие
муки не
заставят меня отречься от Него!
Эта самонадеянность непризванного исповедника была
жестоко наказана.
Игемон призвал палачей. Нарцисс стойко выдержал несколько пыток, все время твердя, что ему не
страшны никакие мучения. Но его
воля, не подкрепленная благодатию Бо-жиею,
в конце концов не выдержала и, когда принесены были по распоряжению правителя новые ужасные орудия пытки, он упал
духом, позорно отрекся от Христа и принес жертву
идолам.
Поэтому древняя Церковь никогда не одобряла этой
ревности не по
разуму и всегда советовала с осторожностью и благоразумием выжидать ясных указаний воли Божией, призывающих к мученичеству.
Даже епископы часто скрывались от мучителей,
сберегая свою жизнь для пользы Церкви, а христиане, предавшие себя самовольно на мучения, не
причислялись к лику святых.
Это отношение Церкви к исповедничеству нашло себе
выражение в правилах святого Петра,
архиепископа Александрийского, признанных
каноническими, то есть обязательными
для руководства в христианской жизни. В его 9-м правиле выясняется
православная точка зрения по этому вопросу.
Домовладыка и Учитель наш, — говорится здесь, —
часто уклонялся от
хотевших наветовати Ему, и яко иногда ради их и не ходил явно, и когда приближалось время страдания Его, не Сам Себя предал,
но ожидал, доколе не пришли на Него со оружием и с дрекольями, и тогда рек им: Яко на разбойника ли изыдосте со оружием и дрекольми
яти
170
Мя? Они же, глаголет Евангелист, предали Его Пилату. По подобию Его, пострадали и
текущие к Его мете, памятуя Божественные слова Его, в которых Он, по'дкрепляя нас,
глаголет о
гонениях: внемлите себе, предадят бы вы на сонмы, и на соборищах их биют вас.
Предадят, глаголет,, а не сами себя предадите: и пред владыки же и цари ведени будете
имене Моего ради, а
не сами себя поведете. Ибо Он хощет, чтобы мы и преходили от места на место, будучи гонимы за
имя Его, якоже и
паки слышим Его глаголющаго: егда же гонят вы во граде сем, бегайте в другий; поелику Он не хощет,
чтобы мы сами приступали к щитоносцам и копиеносцам диаво-ла, да не соделаемся для них
виновниками множайших смертей, аки бы
вынуждая их к большему ожесточению и к совершению смертоносных дел; но чтобы
мы ожидали и внимали себе, бодрствовали и молились, да не внидем во искушение".
Таким образом, христианин не должен сам искать мучений, напрашиваясь на них, чтобы тем не ввести
гонителей христианства в сугубый грех
ожесточения и новых преступлений,
но, вынужденный к исповедничеству, обязан принять на себя этот подвиг.
Господь Иисус Христос начал Свою деятельность в
Галилее. Здесь, около Геннисаретского
озера, нашел Он Своих первых учеников и
последователей; здесь впервые раздались вечные слова Божественной проповеди; здесь совершены были первые
чудеса.
Галилея в то время была цветущей страной с хорошо
развитым
земледелием и оживленной торговлей. Ее население составляло племя сильное и храброе,
земледельческое и воинственное, даже беспокойное и ревнивое к свободе. Его
предки из Завулона
и Неффалима оставили блестящую страницу в истории завоевания Ханаанской земли. Несмотря на эти великие воспоминания, полный
энергии патриотизм, Галилея, не имевшая знаменитых ученых и школ, не пользовалась ни малейшим уважением в эти
времена формализма и религиозной
законности, когда полным доверием пользова-
171
лись только книжники и раввины. Жители Иерусалима и
чистые иудеяне презирали ее. Галилеянин
казался им существом необразованным,
невежественным, простым и грубым. Они
поднимали на смех его наречие и выговор.
И однако эта страна заслуживала гораздо лучшей
репутации. Здесь
сильна была верность родным преданиям; любовь к свободе не была подавлена римским игом и
поддерживала лишь оживленные ожидания Мессии — избавителя; сердце народа* несмотря на внешнюю
грубость, сохранило девственную чистоту и было восприимчиво к правде Божией и глаголам жизни вечной.
Господь с первых же шагов Своей проповеднической
деятельности имел
здесь большой успех. Народ стекался Его слушать толпами. Многие приходили издалека и неделями сопровождали его, упиваясь
божественными словами. Готовы были слушать Его целыми днями, забывая о пище. Вера в Него, в Его учение, в Его чудотворную силу росла с
каждым днем, а вместе росло Его влияние в народе, умножались и чудеса.
Когда из Галилеи Господь захотел перейти в Свое
отечество, в
Назарет, где жила Его семья и где Им проведены были детские годы, Он уже пользовался громкой
славой.
Молва о Нем шла далеко. О Нем говорили как о Великом
Пророке, обладающем великой силой слова и чудотворений. Многие готовы были признать в
Нем Мессию. Казалось, при таких условиях назаретяне должны были встретить Его с особым радушием и восторгом. Ведь это был их пророк,
вышедший из их среды, выросший в их городе,
их слава, гордость, украшение.
И вместо этого мы видим совершенно обратное явление.
В родном городе
Господь был встречен полным равнодушием. Ни Его дивная, вдохновенная проповедь, полная силы и премудрости, ни удивительные
чудеса, которые Он творил, ни ореол славы, венчавший Его, не могли возбудить в его соотечественниках
веры в Него, в Его Божественное посланни-чество, так что Иисус дивился неверию их. Это тем
более удивительно,
что назаретяне имели полную возможность сами оценить влияние Его проповеди и чудотворную силу. Не замечать в Нем этой
необыкновенной силы не было никакой возможности.
Но вместо того, чтобы поддаться обаянию Его учения
и признать Его, по
меньшей мере, пророком, они только с
172
изумлением спрашивают: откуда у Него это? что за
пре мудрость дана Ему, и как
такие чудеса совершаются руками Его?
Это вопросы праздного, возбужденного любопытства, которые ни к чему не
обязывают и ни к чему не ведут.
Такое отношение к Нему соотечественников вызвало скорбное .замечание Господа
Иисуса Христа: не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников
и в доме своем.
Как относились к Господу его домашние и сродники,
мы уже знаем. Братья
Его не веровали в Него, — говорит евангелист Иоанн (Ин. VII, 5), и считали просто
сумасшедшим. Но и
отношение сограждан было не лучше. Первоначальное равнодушие и недоверчивое
любопытство скоро перешли в ярость и открытую злобу, когда проповедь Спасителя
затронула их национальное самомнение. Кончилось тем, что они выгнали Его из города и хотели
свергнуть с горы (Лк. IV, 29).
Чем объяснить это? Как понять это невероятное
отупение совести и потемнение
рассудка, приводящее к подобным деяниям? Ведь не могли они не знать, что выгоняют, во всяком случае, необыкновенного человека,
уже признанного Великим Пророком во
многих городах?
Ключом для разрешения этой психологической загадки является третий стих VI главы.
Не плотник ли Он, — говорили они, - - сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли, между
нами, Его сестры? И соблазнялись о Нем.
Они знали всю семью Господа и никогда не находили в ней ничего необыкновенного, не
замечали ни в ком из ее членов даже особенных дарований. Самого Иисуса они знали давно, с детства. Часто видели
Его на улицах города или у водоема источника вместе с Матерью. Видели в
мастерской, где Он
работал под руководством престарелого Иосифа. И никогда им в голову не
приходила мысль, что из этого мальчика выйдет что-нибудь необыкновенное. Он казался им таким же, как и все дети.
Они слишком давно знали Его, слишком часто видели Его и слишком привыкли к Нему.
Этим объясняется их отношение к Нему.
Мы никогда не ценим того, к чему слишком привыкли. Привычный предмет уже не
возбуждает того напряженного внимания, с
которым мы встречаем новинку. Даже чудесное
173
в силу привычки начинает казаться обыкновенным. Человек, слишком хорошо
нам знакомый, не может рассчитывать на чересчур высокую степень нашего уважения
и почтительного удивления, которое мы готовы
подарить тому, кого знаем лишь поверхностно, понаслышке. Некоторая доля
неизвестности всегда повышает тон отношения. Жених преклоняется перед невестой
гораздо больше, чем муж перед женой, а лакей,
говорят, никогда не уважает своего барина.
То же случилось и с назаретянами: они настолько привыкли к Господу, привыкли считать Его своим, ровней,
что, даже замечая в Нем чудесное, только
недоумевали, пожимали плечами и
пытались найти всему естественное объяснение. Вот почему они не поверили
в Него как в Мессию и не отдались Ему всей
душой, как это сделали многие галилеяне.
Но этот же закон действует и теперь в духовной
жизни.
Для христианина, посвятившего свою жизнь служению Господу Богу, всегда есть
опасность потерять свежесть своего чувства
к Нему благодаря привычке и заменить искреннее, сердечное служение формальным,
механическим, часто небрежным исполнением
религиозных обязанностей.
Это случилось с еврейским народом, которому пророк Исайя бросает тяжелый упрек: Вот, в день поста
вашего вы исполняете волю вашу и требуете
тяжких трудов от других. Вот, вы поститесь для ссор и распрей и для того, чтобы
дерзкою рукою бить других; вы не поститесь в это время так, чтобы голос ваш был
услышан на высоте (Ис. ЬУШ, 3-4). Это же случилось и с руководителями
еврейства, книжниками, фарисеями и священниками, которым Господь с горечью говорит: Горе вам, книжники и фарисеи,
лицемеры, что даете десятину
с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру (Мф. XXIII, 23). Вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония (Мф. XXIII, 28). Знаю вас: вы не имеете
в себе любви к Богу (Ин. V, 42).
То же самое, к великому сожалению, случается нередко
и с нашими священнослужителями. Привыкая к таинствам и священнодействиям, они
перестают в них чувствовать веяние Святого Духа, теряют всякое.благоговение к
ним и все слое служение Богу начинают
ограничивать бездушным и спищ-ным
совершением служб и треб.
Особенно трагически сказывается этот закон привычки на наших певчих, церковных прислужниках и детях
духо-
174
венства. Мне никогда не приходилось видеть более безобразного
поведения в церкви, чем то, которое дозволяют себе певчие и мальчики, прислуживающие в алтаре. Это
объясняется именно тем, что, привыкая к
храму, они начинают чувствовать себя
в нем как дома и совершенно забывают о невидимом присутствии в нем Великого, Всемогущего, Всеправедного Творца.
.
Но и с каждым верующим может случиться эта потеря живой веры и живого чувства к Богу, и опасность
особенно велика для тех, кто по своему положению обязан нести длительный и утомительный труд служения, не имея
понятия о законах духовной жизни и не
пользуясь указаниями опытных людей.
Это состояние духовного огрубления или одичания очень тяжело и опасно, ибо выйти из него опять на
правильную дорогу гораздо труднее,
чем встать на эту дорогу только что начинающему новичку. Переучивать
снова неправильно выученное всегда
труднее, чем заучивать что-нибудь новое, еще незнакомое, ибо здесь
приходится сначала разбить укоренившуюся
привычку, что отнимает много сил и времени. Это -азбука педагогики. Если
ученику музыки с самого начала дана
неправильная постановка руки и пальцев, то освободиться от этого недостатка и перейти на
правильную методу представляет впоследствии очень большие трудности. Чтецы,
перебившие язык на спешном чтении, проглатывающие целые слоги до потери
смысла, часто до конца жизни не могут научиться
читать внятно и отчетливо. Точно так же и в духовной жизни, и в служении Богу. Есть несчастные
батюшки, до такой степени привыкшие к небрежному и неряшливому совершению
богослужения, что они уже не могут, несмотря на все старания, исполнять его
истово, чинно, с благоговением. Закоренелая привычка побеждает все усилия,
когда, сознав опасность положения, пытаются
с ней бороться. Язык сам собою мчится
вперед, стремительно выбрасывая слова, не поспевающая за ним мысль прыгает с пятого на десятое слово или мечется по сторонам, а руки и тело сами собой
проделывают заученные и усвоенные привычкой жесты. Еще хуже, когда человек даже не сознает, что он перестал
уже быть священником и
молитвенником, что он не более как говорящий автомат. Здесь начинает уже чувствоваться гнет проклятия Бо-жия за
небрежность, ибо сказано: Проклят творяй дело Господне с небрежением (Иер. ХIVIII, 10).
175
В этом состоянии потери живого ощущения Бога вся
внешняя деятельность, имеющая, по-видимому, целью приблизить к Нему человека,
осуждена на полную духовную бесплодность. Прежде всего молитва, одно из главных средств
духовной жизни, перестает быть действенной. До Бога она не доходит.
"Помни, — пишет о. Иоанн Кронштадтский, — что
если ты во время
молитвы не празднословишь, а с чувством говоришь слова молитвы, то слова твои не возвратятся к
тебе тощи, без силы
(как шелуха без зерна), но непременно принесут тебе те самые плоды, которые заключаются в слове, как плод в оболочке. Это дело самое естественное, как
естественны и обыкновенны в природе
плод и оболочка его... Чем искреннее,
сердечнее будешь произносить каждое слово, тем больше плода от молитвы; каждое слово, как зернышко, принесет тебе плод духовный, как зрелый колос... Но
если ты слова бросаешь попусту, без
веры, не чувствуя силы их, как шелуху
без ядра, то пустыми они к тебе и воротятся; шелуху бросаешь, шелуха к тебе и
воротится".
Есть старая легенда, наглядно показывающая нам, как бесплодны иногда бывают наши
молитвы.
Давно-давно жил один святой старец, который много
молился и часто
скорбел о грехах человеческих. И странным ему казалось, почему это так бывает, что люди в церковь ходят, Богу молятся, а живут все так же плохо. Греха не
убывает.
"Господи, -- думал он, -- неужели не внемлешь
Ты нашим молитвам? Вот люди постоянно молятся, чтобы жить им в мире и покаянии, и никак
не могут. Неужели суетна их молитва?"
Однажды с этими мыслями он погрузился в сон. И
чудилось ему,
будто светозарный ангел, обняв крылом, поднял его высоко-высоко над землей... По мере того, как
поднимались они выше и выше, все слабее и слабее становились звуки, доносившиеся с поверхности
земли. Не слышно было более человеческих голосов, затихли песни, крики, весь
шум суетливой
мирской жизни. Лишь порой долетали откуда-то гармоничные, нежные звуки, как звуки далекой лютни.
Что это? — спросил старец.
Это святые молитвы, — отвечал ангел, — только они
слышатся здесь!
Но отчего так слабо звучат они? Отчего так мало
этих
звуков? Ведь
сейчас весь народ молится в храме?..
Ангел взглянул на него, и скорбно было лицо его.
176
— Ты хочешь знать?.. Смотри...
Далеко внизу виднелся большой храм. Чудесной силой раскрылись его своды, и старец мог видеть все, что
делалось внутри.
Храм весь был полон народом. На клиросе виден был большой хор. Священник в полном
облачении стоял в алтаре.
Шла служба. Какая служба — сказать было
невозможно, ибо ни
одного звука не было слышно. Видно было, как стоявший на левом клиросе дьячок
что-то читал быстро-быстро, шлепая и
перебирая губами, но слова туда, вверх, не долетали. На амвон медленно вышел громадного роста диакон, плавным жестом поправил свои пышные волосы, потом
поднял орарь, широко раскрыл рот,
и... ни звука!
На клиросе регент раздавал ноты: хор готовился петь.
"Уж хор-то, наверно, услышу..." — подумал старец.
Регент стукнул камертоном по колену, поднес его к
уху, вытянул руки и
дал знак начинать, но по-прежнему царила полная тишина. Смотреть было
удивительно странно: регент махал руками, притопывал ногой, басы краснели от
натуги, тенора
вытягивались на носках, высоко поднимая голову, рты у всех были открыты, но пения не было.
"Что же это такое?" — подумал старец.
Он перевел глаза на молящихся. Их было очень много, разных возрастов и положений: мужчины и женщины,
старики и дети, купцы и простые
крестьяне. Все они крестились, кланялись, многие что-то шептали, но ничего не
было слышно.
Вся церковь была немая.
Отчего это? — спросил старец.
Спустимся, и ты увидишь и поймешь... — сказал
ангел.
Они медленно, никем
не видимые, спустились в самый
храм. Нарядно одетая женщина стояла впереди всей
толпы и, по-видимому, усердно молилась. Ангел
приблизился к ней и тихо коснулся рукой...
И вдруг старец увидал ее сердце и понял ее мысли.
"Ах, эта противная почтмейстерша! — думала
она. -Опять в новой шляпе! Муж — пьяница, дети — оборванцы, а она форсит!.. Ишь выпялилась!.."
Рядом стоял купец в хорошей суконной поддевке и
задумчиво смотрел на иконостас. Ангел
коснулся его груди, и перед старцем сейчас
же открылись его затаенные мысли: "...Экая досада! Продешевил... Товару
такого теперь нипо-
177
12 488
раздо легче и наконец при
усиленной борьбе плоти и диавола, молится устами, не доводя до сердца
силы слов молитвенных. Что сказано о молитве, то следует сказать и о
причащении Святых, Бессмертных и Животворящих Тайн. Часто сначала
человек причащается с живою верою, с чувством любви и
благоговения, а потом, при непрестанном противодействии плоти
и диавола истине Божией, уступает им победу над собой и
причащается лицемерно... Это же бывает и с таинством покаяния.
Это же бывает и со всеми проявлениями религиозной жизни, если христианин не
принуждает себя к напряжению духовных сил.
Так создается гибельная привычка.
Но привыкнуть можно и к дурному, и к хорошему. Можно привыкнуть к
небрежности, и тогда вся религиозная жизнь становится холодной и
мертвенно-формальной. Животворящий дух, таящийся в святых
словах молитвословий, в таинствах и в других религиозных
формах, не проявляет себя для души нерадивой, ленивой и
холодной и на нее не действует. Но можно, наоборот, создать
себе привычку благоговейного, истового, сердечного исполнения
всех религиозных обязанностей, и тогда для нас откроется в них неистощимый
родник благодатной силы, оживляющей и укрепляющей в жизнь
духовную. Отсюда вывод: если мы хотим избежать духовного огрубения,
если хотим, чтобы молитвы, таинства, обряды, весь ритуал религии не
потерял для нас от частого повторения Духа жизни и не превратился
в пустую формальность, ничего не говорящую душе, если хотим, наконец, чтобы
самые добродетели наши, если таковые имеются, не превратились в
лицемерное ханжество, то средство против этого состоит прежде всего в том, чтобы
с самого начала духовной жизни исполнять все, чего требует
христианский долг, с величайшей старательностью и вниманием,
с напряжением всех духовных и физических сил, не позволяя себе разленения и
небрежности.
Здесь нет мелочей, не стоящих
внимания, ибо из мелочей создается великое, весь тон духовной
жизни, и поэтому каждая подробность требует тщательного и аккуратного
выполнения. Бог поругаем не бывает, и самая незначительная небрежность
в отношении к Нему непременно отразится ущербом в вашей духовной жизни.
Поэтому что бы вы ни делали в деле служения Ему, делайте изо всех
своих сил; то, что сделано кое-как, никогда не бывает сделано
правильно. Требуется добросовестное делание.
А для того, чтобы поддерживать в себе эту ревность и
не ослабевать, надо иметь всегда живую веру,
что Бог наш в Троице покланяемый,
Отец, Сын и Святой Дух, всегда с нами,
взирает на нас и по первому слову нашей искренней молитвы о помощи готов помогать нам в святом деле.
Помя-туя, что Вседержитель всегда с
нами, и имея Его самым делом в мыслях
своих, отвергая от сердца своего всякие помыслы, сомнения житейские, попечения и пристрастия, мы всегда будем
достойно совершать Божие дело. Наиболее ярким примером такого добросовестного делания являются ученики и апостолы Господа, как это видно из 8-9
стихов VI главы.
Отправляясь на проповедь, они не берут ничего в дорогу, кроме
одного посоха: ни сумы, ни хлеба, ни меди в поясе, ни двух одежд, обуваются в
простую обувь. Ничто не должно им мешать, ничто не должно
связывать и отвлекать от того дела, на которое Господь их посылает. Все
внимание, все силы, все их существо отдается исключительно Богу и Божию
делу.
ГЛАВА VI, 14-29
Этот пример должны и мы постоянно
иметь перед глазами и помнить грозное предостережение: Проклят,
кто дело Господне делает небрежно.
В истории казни Иоанна
Крестителя, о которой повествует святой евангелист, пред нами рисуется
трагическая фигура Ирода, убийцы Великого Пророка.
Это не был Ирод, избивший
младенцев в Вифлееме, в тщетной надежде погубить Иисуса. Тот,
как мы знаем, умер еще во время пребывания святого семейства в Египте.
, Ирод, убивший Иоанна
Крестителя, был так называемый Ирод Антипа четвертовластник, или
тетрарх Галилеи, человек, быть может, не столько порочный, сколько слабый
по характеру. Совершенное преступление терзало его. Он не мог забыть
Иоанна. Только вследствие своей слабохарактерности не
угрызения совести испытывал он, а непреодолимое чувство
боязни. Кровавый призрак обезглавленного Пророка преследовал его. Когда он
услыхал о Господе, о Котором в народе шли горячие споры, его первая
мысль, навеянная ис-
180
181
пугом, была, что это воскрес убитый Иоанн. В лице
вновь появившегося
Пророка он боялся найти мстителя за пролитую кровь, и эта боязнь была тем сильнее, что он вполне
сознавал
несправедливость казни Крестителя. Только фатальное сцепление обстоятельств привело его к этому
преступлению, допущенному им против воли. Несмотря на суровые обличительные речи Иоанна, направленные
против Иродиады и
тетрарха, последний в глубине души уважал своего обличителя, ибо знал, что он — муж праведный и святой.
Поэтому, даже заключив его в темницу по
настоянию Иродиады, он берег его, с
удовольствием слушал его и много делал по его совету. Когда Соломин,
дочь Иродиады, потребовала от него голову
Иоанна Крестителя, правитель опечалился. Как же случилось это? Как допустил Ирод это убийство? Как мог дойти он до такого состояния, что вопреки своим
сердечным склонностям принужден был
согласиться на страшное требование
Соломин и по ее приказанию отрубить голову Пророку?
Попробуем заглянуть в эту темную душу и проследить,
как постепенно назревало здесь преступление, вызванное страстью, и как разгоралась и
укреплялась сама страсть. Выяснить законы развития порока и страсти для нас очень важно, ибо в душе каждого
человека они действуют приблизительно одинаково, и на примере Ирода мы можем выяснить условия наших собственных падений.
Дело начинается похотью, нечистою любовью к Иродиа-де, снохе Ирода, жене его брата Филиппа.
Нисколько не заботясь о том, чтобы
остановить развивающуюся преступную страсть, Ирод скоро переходит к
делу, легко переступает через первое
препятствие и жену брата своего делает своей женой. Этот первый шаг уже
достаточно ясно показывает, насколько
развилась страсть в его душе, ибо сила страсти измеряется величиной преодолеваемых ею препятствий;
другими словами, чем труднее
препятствие, побежденное страстью,
тем о большей силе страсти это говорит. Но, победив первое препятствие, Ирод сейчас же встречается с
другим -обличительною проповедью Иоанна Крестителя, который говорил Ироду: не должно тебе иметь жену брата
твоего.' Эти упреки, несомненно,
имели для Ирода больше значения, чем
неловкость перед братом и боязнь общественного мнения, которое, благодаря подобострастию его
руководителей-фарисеев и саддукеев,
легко было заставить молчать. Принудить
к молчанию неподкупного Иоанна или заставить его
182
смягчить прямолинейный тон обличений оказалось невозможным. Кроме того, и на совесть
самого Ирода эти суровые речи должны были оказать большое влияние, ибо Ирод питал к пророку невольное уважение
и, несомненно, считался с его мнением. Но тем не менее и это новое препятствие не могло принудить его переломить свою
страсть. Более того: он не только не' отступает перед ним, но, подстрекаемый Иродиа-дой, берет под стражу пророка,
которого уважает, и заключает в темницу — яркий показатель того, как далеко зашла его страсть. Наконец, в сцене с
Соломией он уже почти совсем не владеет собою. Напряженное до последней степени сладострастие отуманивает его, и
он дает свою безумную клятву. Он уже полный раб страсти! Так при отсутствии сопротивления
усиливается страсть, захватывая в свою деспотическую власть человеческую душу.
Наряду с этим мы замечаем и другое явление: один вид допущенного греха вызывает множество других. В данном
случае вслед за блудною похотью является вероломство по отношению к брату, кровосмесительное прелюбодеяние,
несправедливость, жестокость, насилие по отношению к Иоанну, суетная клятва, тщеславие перед гостями, ложное самолюбие
и, наконец, убийство. Как будто за первой змеей пробудившейся страсти, сознавшей свою силу, сразу начинает
шипеть и шевелиться целая стая других змеек, до сих пор мирно дремавших в душе. Наконец,
нельзя оставить без внимания и то обстоятельство, что искушения, представляющиеся Ироду,
становятся все серьезнее, а преступления
тяжелее. Как будто идет проверка, до какой степени
падения может дойти этот человек, подчинившийся пороку.
Таким образом, мы видим, как постепенно петля греха
затягивается все
туже и туже и как все меньше и меньше остается надежды на то, что попавший в нее человек
сумеет от нее
освободиться. Положение становится почти безысходным, когда в душе исчезают
последние силы и даже желание разорвать
эту петлю, и убийство или другое преступление,
не менее тяжелое, является тогда лишь естественным следствием,
неизбежным заключительным аккордом разнуздавшейся страсти.
Всматриваясь в процесс развития искушений, как он
обрисован в
евангельской повести об Ироде, можно найти здесь тройной закон, которому подчинено это развитие,
если оно не встречает
противодействия в сознательной воле человека.
183
Первый закон можно назвать
законом усиления. Он состоит в том, что сила страсти, ее
интенсивность и власть над душой растет прогрессивно, по мере того как ей
делаются уступки. Уступки ее не успокаивают, но делают лишь более требовательной
и властной. Человек, допустивший грех однажды, нравственно слабеет и при
повторном искушении совершает его с большей легкостью, чем
тот, кто устоял в первой борьбе. Воля человека укрепляется своими
победами и ослабляется поражениями — это закон психологии. Нравственная
течь, просочившаяся раз в душе, скоро превращается в бурный поток и разрушает
всю плотину морального закона совести, если с нею не бороться.
Доктор Матт рассказывает об одном
студенте, страдавшем пороком рукоблудия, который признался ему, что
в течение первого года порок этот был допущен им один раз, на другой
год три раза, а затем стал повторяться каждую неделю. Это
обычное явление. Мы часто наблюдаем его в развитии пристрастия к пьянству. Как
гласит народная поговорка, "первая рюмка колом, вторая —
соколом, прочие — мелкими пташечками". Уступки и падения играют
здесь роль сухого хвороста, который вы подкидываете в костер. Чем
больше бросать, тем больше и ярче становится жадное пламя. Чем больше грешить,
тем сильнее разгорается страсть.
Второй закон - - расширения
страсти. За одним грехом неизбежно следует ряд новых. Одна
страсть, разгораясь в душе, вызывает к жизни и другие страсти, как будто
между ними существует какая-то незримая, таинственная связь.
Успех одной страсти служит точно сигналом для других, и все они
сразу или одна за другой спешат обрушиться на несчастную душу, точно желая добить
ослабевшего противника. За блудной похотью непременно появляются ревность, недоверие,
ложь, зависть, гнев и т.д. и т. д. Здесь как на войне: прорван фронт в одном
месте - и сейчас же неприятель массами устремляется в прорыв,
чтобы расширить и докончить поражение.
Однажды давно-давно на одной из
голландских верфей строился корабль. Для киля, или для основной балки,
к которой прикрепляются ребра — шпангоуты, нужно было найти
хорошее, длинное, крепкое бревно. В грудах леса, сложенного
на дворе верфи, два рабочих нашли одно, казавшееся, на первый взгляд,
подходящим.
- Вот, — сказал один из них, —
хорошее бревно! Возьмем его...
1 Но
другой внимательно осмотрел бревно и покачал головой.
- Нет, — возразил он, — это не годится!
— Почему?
- Видишь здесь маленькую червоточину? Это признак,
что черви уже завелись тут...
— Вот пустяки... Что значит такая маленькая червоточи
на для такого громадного прочного
бревна. Ее едва заме
тишь... Возьмем!
Они немного поспорили. Наконец
более осторожный уступил. Бревно взяли и из него сделали киль нового
корабля.
Несколько лет благополучно плавал
по морям новый корабль. Он был легок, прочен и не боялся бурь. Все
любовались им. Но в один прекрасный день среди совершенно ясной и
тихой погоды он вдруг без всякой видимой причины пошел ко дну. Когда в море
спустились водолазы, чтобы осмотреть его, они нашли, что дно корабля
было проедено червями. За годы плавания черви размножились и
источили все дерево. Маленькая червоточина оказалась роковой для громадного
судна.
Так и в душе. Один червячок
страсти, если его не истребить вовремя, может размножиться в громадном
количестве, порождая новые пороки, захватывая все стороны души и подтачивая
ее здоровые ткани.
Причина этого — в ослаблении
веры. Побежденная одним грехом, воля теряет силу сопротивления и легко
уступает другим. В глубине человеческой души всегда существует грех в
виде самых разнообразных порочных наклонностей и страстей. Эти страсти кипят и
бурлят, как в котле, ища выхода. Но если человек не уступает им, то
его воля играет тогда роль тяжелой свинцовой крышки котла, которая не выпускает
бушующий пар. Но стоит лишь немного приподнять — ив образовавшуюся щель,
как бы мала она ни была, с силой устремляются все страсти,
существующие в душе. Уступив таким образом, человек тем самым
разнуздывает и другие страсти и справиться с ними уже почти не в
состоянии.
Третий закон — углубления
страсти. Действие его состоит, во-первых, в том, что способы удовлетворения разыгравшейся страсти, охватившей душу, становятся все
хуже и нравственно безобразнее.
Страсть становится все требовательнее,
капризнее, причудливее. Она уже не удовлетворяется обычными формами греха, но ищет новых, более утонченных, способных более возбуждать истрепанные и
притупив-
184
185
шиеся нервы. Так блудная страсть часто осложняется жестокостью, переходя в садизм. Чревоугодие требует
все новых и новых, более изысканных и замысловатых кушаний. Кроме того, тот же закон углубления проявляется иногда и
иначе. Ради удовлетворения растущей
страсти человек начинает делать
преступления все более и более тяжелые. Он жертвует для нее всем, всеми
моральными ценностями, которые еще сохранились
в его душе. ..,, ;,
, За борт жизни выбрасывается все,-«что мешает
страсти: нравственные
привычки, убеждения и принципы, веления долга и религии — все летит вон, начиная с менее важного
и кончая самыми
крупными ценностями. Так скупец, охваченный страстью сребролюбия, для
приобретения денег не щадит ничего: сначала прекращает благотворительность, потом погружается в скаредность,
отказывая в помощи самым близким людям; далее пускается в бесчестные аферы, жертвуя правдивостью и
порядочностью, нередко доходит до воровства, иногда и до убийства и т. д. Душа постепенно
опустошается, теряя
все, что было в ней ценного, в угоду страсти. Человек опускается все ниже и ниже на самое дно
греха и порока.
Рассматривая законы, действующие в процессе развития страсти, мы без труда можем заметить, что
общим, главным, основным условием, от которого зависит весь этот процесс, является отсутствие
твердых нравственных правил и исключительное служение своему эгоизму, своему "я".
Отчего Ирод пал так низко? Несомненно потому, что
его себялюбие, его личное "я" было для него главным кумиром, которому он служил всю жизнь;
другой высшей воли над собой он не признавал, кроме собственных прихотей и желаний; нравственных принципов мы
совершенно не видим в его деятельности, и если он слушался Иоанна Крестителя, то, конечно, не потому, что
ценил моральную высоту и чистоту его советов, но, вероятнее всего, потому, что угадывал
в нем прозорливца, который лучше видит 'тропинки жизни, переплетающиеся в тумане будущего.
Мы подробно остановились на выяснении тех способов
и путей, которыми
идет развитие страсти, и тех условий, которые ее поддерживают и питают, чтобы при помощи
этого анализа облегчить разрешение
существенно важного в христианской жизни
вопроса — о борьбе со страстями. Чтобы успешно бороться с неприятелем, необходимо знать его приемы, уловки и
методы. Конечно, в данном случае вопрос на-
186
столько обширен и сложен, что разрешить его в
исчерпывающей полноте невозможно в одной краткой беседе, и потому придется ограничиться здесь лишь некоторыми практическими советами.
Во-первых, как можно видеть из всего сказанного, для успешной борьбы со страстью прежде всего необходимо
иметь прочные нравственно-религиозные
устои. Без этого борьба совершенно
невозможна. Где в противном случае найдет
человек точку опоры и во имя чего он будет бороться? В своей собственной
личности? Во имя хотений своего "я"? Но ведь здесь-то и находится самый очаг страсти, и в
борьбе с нею опираться на собственные желания и склонности — это все равно что, борясь с блудом, дружиться с
проститутками и у них искать
нравственной поддержки. Пытаться найти эти
устои в пользе или выгоде общества тоже бесполезно, потому что "общественная польза" - -
понятие слишком шаткое,
расплывчатое, разными людьми понимается различно и подлежит бесконечным
изменениям в зависимости от обстоятельств
и условий времени.
Нравственные законы приобретают для человека безусловную обязательность и неизменность лишь тогда,
когда он сознает их надмирное происхождение и слышит в них голос Бога. Только в этом случае они имеют абсолютную
-прочность и непререкаемый авторитет. На языке Церкви такое настроение, скрепляющее нравственный закон,
называется "страх Божий".
Страх Божий является, таким образом, основой нравственности и опорой в борьбе со страстью.
Но если это настроение, заставляющее душу человека
подчиниться нравственным правилам, возможно до известной степени в каждой религии, то
другое условие, подкрепляющее человека
в борьбе со страстями во имя нравственного
закона, имеется налицо только в христианстве: это та благодатная сила, та незримая, но постоянно ощущаемая
помощь, которую Господь подает
борющемуся грешнику, призывающему
Его Святое Имя.
Не знаю, кому принадлежит живописно-наглядное изображение отношения различных религий к человеку,
упавшему в грязную яму греха и порока и желающему оттуда выбраться, что говорят в этом случае погибающему,
несчастному человеку разные религии и
как они пытаются ему помочь и его
утешить.
187
Конфуций, основатель китайской религии, изрекает: "Да будет опыт впредь тебе наукой!"
Браминизм: "В следующем перевоплощении ты будешь счастливее!"
Магомет: "На все воля Аллаха!"
А Христос? Христос говорит: "Возьми Мою
руку!" Насколько это отношение к
грешнику выше отношения других религий!
Насколько в нем больше любви и несколько оно плодотворнее и полезнее для человека тех утешений, которые не выходят из
области пустой фразы! Вы хотите выбраться из трясины страсти, которая вас засасывает? Возьмите руку Христа! Когда вам изменяют силы и гибнет последний
луч надежды на духовное освобождение, обратитесь лично к Господу. Обратитесь с теплою сердечною молитвою — и,
поверьте, ваш призыв не останется тщетен. Не замедлит просимая помощь!
Итак, первое правило для борьбы со страстью: борьба
эта может вестись успешно только на религиозной почве под знаменем надежды на
Господа Иисуса Христа. В этой надежде главная опора и сила христианина!
Во-вторых, борьбу лучше начинать тогда, :когда страсть еще не вышла из
первой стадии своего развития — из области
мысли. Боритесь, как только почувствуете первый позыв какой-либо страсти, как только мелькнула о ней
первая мысль. Когда страсть начнет
осуществляться на деле и когда, подчинясь ей, вы уже сделаете что-нибудь для^
ее удовлетворения, тогда остановить
ее неизмеримо труднее. Даже в том случае, если вы уже пали, совершив грех на
деле, если даже начали привыкать к
нему, все же дальнейшая, самая энергичная борьба должна вестись в
области мысли. Отталкивайте от себя самый
образ греха и позыв к нему, &ак только он появится в мыслях. Научитесь побеждать страстную мечту, ибо здесь корень греха. Извнутрь, из сердца
человеческого, — говорит Господь, — исходят злые помыслы, прелюбодеяния,
любодеяния, убийства, кражи,
лихоимство, злоба, коварство, непотребство,
завистливое око, богохульство., гордость, бе зумство (Мк. VII, 21-22). Остановить грешнее
мысли так, чтобы они нас совершенно не
беспокоили, мы ^е можем. Это от нас не
зависит, ибо они часто навеваются посторонней враждебной нам нечистой силой, которая не щадит при этом самых святых
минут и благочестивых настроений. Они
возможны даже во время самой горячей и напряженной молитвы.
188
Однажды к старцу пустыннику пришел его молодой ученик,
жалуясь на обуревающие его грешные помыслы. Старец вывел его в поле.
— Распахни полы... Открой пазуху!
Ученик повиновался.
Можешь ты остановить ветер, чтобы он не проникал
под твою одежду?
Не могу, авва!..
— Так и мысли.. Мы не можем
остановить их налет. Мы
можем с ними лишь бороться, не позволяя
задерживаться в
душе...
Как лучше и целесообразнее это делать? Лучше
бороться с мыслями не отрицательными, а
положительными методами. Твердить про себя:
"Не буду об этом думать! Не хочу! Не допущу!" •— это мало помогает. Лучше попытаться думать о чем-нибудь другом и дурные мысли заменить
хорошими. Полезно на этот случай
что-нибудь уже иметь наготове: образы Священной истории, вопросы веры и
нравственности, просто благородную
мечту в христианском духе. Святые отцы обыкновенно пользовались при этом краткими молитвами, чаще всего молитвой Иисусовой, чтобы отвлечь мысль от
искушения. Иногда приводили на память тексты Священного Писания, направленные против соблазна и разбивающие
его нашептывание. Текстами Священного
Писания пользовался, как мы знаем, и
Господь, чтобы отразить нападения диавола, когда тот приступил к Нему с искушением в пустыне. В-третьих,
вступайте в борьбу сразу, не медля ни минуты и не делая никаких уступок. Компромиссы обыкновенно ведут к поражению. Если вор начинает рассуждать
приблизительно так: "В этом году
я украду 10000, в следующем -- 5000, на третий год только 1000... а там совсем перестану воровать", — то можно наверное сказать, что он останется вором.
Застарелые курильщики, которые
пытаются отстать от курения, постепенно
уменьшая число ежедневно выкуренных папирос, редко добиваются успеха.
Есть старый детский! рассказ из голландской жизни
об одном мальчике,
спасшем родную страну от наводнения. Голландия находится ниже уровня моря и защищена плотинами. Когда-то вся страна
представляла собой дно моря и была покрыта водой. Лишь шаг за шагом, с невероятным упорством и настойчивостью
голландцы оттеснили море при помощи плотин и на тучных польдерах, покрытых жирным илом, разделали свои поля. При
таком положении Голландия всегда находится в опасности наводнения, достаточно
189
плотинам где-нибудь прорваться.
Все жители это знают и Iплотины
тщательно охраняют.
Однажды ночью морским берегом
шел маленький мальчик. Дорогу домой он знал хорошо, и ночь его не
пугала. 1 Вдруг необыкновенный шум привлек его
внимание, слышался плеск и журчанье воды, как будто струился ручеек.
Он посто-,ял, прислушался и бросился к плотинам. Каков|был его 'ужас,
когда он увидал, что в одном месте плотина дала течь 1и бойкая струйка воды, увеличиваясь
непрерывно, била здесь фонтаном. Что было
делать? Мальчик понимал всю опасность
и знал, что если эту струйку не остановить, то к утру она превратится в сокрушительный поток, который
размоет плотины и затопит страну. Он огляделся по сторонам. Далеко направо и налево тянулось пустынное побережье,
на котором в этот час не было ни
души. Помощи ждать было неоткуда.
Ближайшие дома находились довольно далеко от берега, и пока мальчик успел бы добежать до них, опасность могла неизмеримо увеличиться... Тогда недолго
думая он снял свою куртку, туго
обвернул ею правую руку и заткнул дыру,
почти по плечо засунув туда руку. Течь остановилась. ; Ночь была холодная, туманная. В воздухе стояла
пронизыва-' ющая сырость. Мальчик
скоро стал зябнуть. Старая, заплатанная рубашонка его почти не согревала. Он
весь посинел, зубы выбивали мелкую
дробь, рука затекла и онемела. Но он мужественно
оставался на своем посту. Он знал, что если вы-! нет руку, то вода хлынет с новой силой и — кто (знает? — может
быть, погибнут его родители, его маленькая Сестренка, ; его друзья...
Уйти он не мог, хотя бы пришлось
умереть... Когда ут-, ренний сторожевой обход заметил его маленькую
фигурку под | плотиной, мальчик уже почти не мог двигаться — так он
за-| коченел.
| "Что ты там делаешь,
мальчик?" -- крикнул ему один из ] сторожей. Малютка взглянул на него и, едва разжимая
челю-' сти, тихо проговорил: "Я держу
море".
Это была буквальная правда. Маленький герой спасал - свою
родину от морского наводнения и верной гибели. Но I если б он несколько промедлил, то
морские волны! наверное : погребли бы в своей холодной пучине всю страну с: ее трудолюбивым населением и цветущими полями.
"Промедление бывает смерти
подобно", — говорил Петр Великий о военной тактике. То же можно сказать и о духовной борьбе. Промедление здесь часто бывает равносильно духовной
смерти. Су-
190
ществует распространенное мнение, будто обращение к
Богу возможно после самой беспутной жизни и
в любой ее период. Поэтому
расчетливые грешники в минуты редких угрызений совести иногда утешают себя таким соображением: "Поживем еще в
свое удовольствие: ведь надо перебеситься! А под старость будем каяться
и молиться! Господь простит!" Такое соображение
справедливо лишь условно. Хорошо, если, несмотря на все распутство
жизни, человек сумеет сохранить в душе живую веру и любовь к Богу. Тогда
спасение для него еще возможно. Но если,
падая все ниже и ниже, он дойдет до того
состояния, о котором Господь говорит: не имать Дух Мой
пребывати в человецех сих во век, зане суть плоть (Быт. VI, 3),
тогда возрождение для него возможно лишь как особое чудо милости Божией, на которое никто
рассчитывать не вправе. Есть много людей,
превратившихся почти в животных,
для которых духовные переживания совершенно недоступны и которые потеряли всякую чувствительность к
духовным влияниям. Это уже духовная
смерть.
Во всяком случае, борьба с
пороком и страстями, после продолжительного коснения в них,
становится невероятно трудной. Диавол и грех не тай-то легко уступают
свою жертву,
и воспоминания бурного прошлого, дурные привычки, сожаления о потерянных наслаждениях еще долго волнуют и распаляют кровь,
маня назад и нередко доводя до отчаяния. Нужно почти подвижничество, чтобы стереть с души эти грязные пятна прошлого. Но для подвижничества нужна
сильная воля, а воля к этому времени
обыкновенно уже расслаблена постоянными уступками пороку. К этому надо
еще прибавить, что чем дольше находится
человек в угаре грешной жизни, тем крепче он с нею связывается и тем
меньше становится его желание порвать с
такой жизнью и начать новую,
чистую, богоугодную. Вот почему те "мудрецы", которые рассчитывают
на покаяние в ^старости, обыкновенно ошибаются
и, дойдя до рокового порога, с ужасом видят, что душа безнадежно заражена пороком, воля расшатана, сил и
желания начать новую жизнь нет и
покаяние невозможно... Трагическая развязка неизбежна. [
Итак, чем раньше начинать борьбу,
тем вернее победа. Чем скорее, тем лучше. Вступив в борьбу, нужно
вести ее решительно,
без колебаний. "Кто колеблется, тот пропал", — говорит английская пословица!.
Отбросьте всякое саможаление и
не делайте никаких уступок эгоизму. Уступки все равно не спасут, и этим
путем
191
мира с диаволом не купишь. Наоборот: там, где он
замечает слабость, там усиливает нападение. Сейчас же последуют новые
искушения, еще более серьезные, которые потребуют новых уступок. Поэтому не
успокаивайте себя обычным софизмом! "Что за беда, если я уступлю в пустяке! На
серьезное я не
пойду!" Пустяков в духовной борьбе нет, ибо они влекут обыкновенно за
собой серьезные последствия.
Лечение
душевных болезней (страстей), — говорит о. Иоанн Кронштадтский, — совершенно отлично от лечений телесных болезней. В телесных
болезнях надо остановиться на болезни, поласкать больное место мягкими средствами, теплою водою, теплыми
припарками и пр., а в болезнях душевных не так: напала на тебя болезнь, — не останавливайся на ней вниманием, отнюдь не
ласкай ее, не потворствуй ей, не грей
ее, а бей, распинай ее; делай совершенно противное тому, чего она просит;
напала на тебя ненависть к ближнему, — скорей распни ее и тотчас возлюби
ближнего; напала скупость, — скорей будь
щедр; напала зависть, — скорей доброжелательствуй; напала гордость, — скорей
смирись до земли; напало сребролюбие, — скорее похвали нестяжание и возревнуй
о нем; мучит дух вражды, — возлюби мир и; любовь;
одолевает чревоугодие, — скорее поревнуй о воздержании и посте. Все искусство лечить болезни духа
состоит в том, чтобы нимало не останавливаться
на них вниманием и ним|ало не
потворствовать им, но тотчас отсекать их". |Еще два!совета: не играйте с искушениями, старайтесь
избегать их и не подходите к ним
даже из любопытства. Тот, кто таскается по бульварам, ходит на
вечеринки или на спектйкли, слушает вольные
беседы и непристойные анекдоты и воображает
при этом, что сумеет сохранить чистоту мысли и сердца, тот глубоко
заблуждается. Это все равно, что играть с согнем в пороховом погребе: взрыв может последовать каждую минуту. Наконец, пользуйтесь для укрепления воли в
нужной направлении теми минутами перемирия, которые дает вам:
злая сила. Искушения не всегда обуревают
человека непрерывной волной. В эти
минуты нужно заранее готовиться к борьбе с ними путем молитвы, чтения и
размышления. Плох тот солдат; который начнет
учиться стрелять лишь на поле сражения.
Он непременно будет побежден. Но альфа и омега борьбы все-таки в надежде на
Господа Иисуса Христа. Ибо нет другого имени под небом... о немже подобает
спастися нам.
192
Не будем долго останавливаться на доказательствах
возможности чуда
увеличения хлебой. Неверующие скептики все равно не примут никаких доказательств, а для верующих достаточно поразмыслить о
том, что такие чудеса совершаются
каждое лето, когда в полях каждое зернышко превращается в спелый наливной колос, содержащий иногда до сотни и более зерен. Разве это не то же чудо
увеличения хлебов? И от того
обстоятельства, что увеличение здесь происходит регулярно,- каждогодно, в определенные периоды, с известной постепенностью, оно ничуть не перестает
быть чудом. Ибо кто поймет и объяснит действие тех сил, которые производят этот процесс? Наука может лишь описать, как
это происходит, но ответить на
вопросы "почему? отчего?" она бессильна. Если мы не удивляемся подобным чудесам, рассеянным всюду в Божьем мире, то только потому, что
слишком к ним привыкли. Если же сила Божьего всемогущества творит такие чудеса постоянно, то что
удивительного в том, что Господь
сделал то же Своим благословением и молитвою, правда, в другой обстановке и при других условиях, но тою же всемогущею
силою, присущей Ему как Богу?
Другой вопрос интересует нас: I как
случилось это чудо? При
каких условиях? И помимо Божественной силы Господа, какова здесь доля участия Его учеников? Как
вообще совершаются
великие дела в христианстве и как может проявиться в них участие человека? Великие дела!.. Кто
о них не мечтал?
Помните ли вы золотые грезы своей молодости? Как хотелось переделать весь мир, чтобы в нем не
было более злобы и
грязи, людских пороков, но царила бы лишь любовь и правда, яркая, как солнце! Как рвалась душа сделать что-нибудь большое,
незабываемое, от чего светлее и счастливее стала бы жизнь! Иногда казалось это таким легким и возможным! Но годы шли.
Вы вступили в настоящую жизнь, и суровая действительность встречала вас. Ее холодное дыхание сразу убеждало, что
радужные мечты не так-то легко привести в исполнение. Ваши порывы везде
встречали глухую
стену неподвижности, насмешки, недоверие. Вы чувствовали, что эта стена сильнее вас... И меркла
светлая мечта
193